«Не надо бояться рассказывать, надо все помнить»

Тамара Натановна Эйдельман — преподаватель истории в московской школе № 67, заслуженный учитель России, автор книг по истории, ведущая курсов лекций на сайте Arzamas и YouTube-канала «Уроки истории с Тамарой Эйдельман». Мы поговорили с Тамарой Натановной о ее семье, влиянии деда, о значимости семейной истории для младших поколений и общества.

— Очень много известно о вашем отце, историке и писателе, Натане Яковлевиче Эйдельмане, но вот про вашего деда и бабушку информации уже меньше. Расскажите про деда?

— Дедушка, Яков Наумович Эйдельман, был очень важным человеком для меня. Многое из того, что он делал, стало семейной легендой. Он родился в Житомире. Дедушка много рассказывал, как учился в гимназии. Тогда была процентная норма для евреев — его взяли, потому что он прочитал басню на вступительном экзамене. Из последнего класса его выгнали, потому что он побил журналом учителя истории, который был антисемитом. Дедушка его спросил: «Почему у меня тройка?» — хотя отметки в четверти были пятерки и четверки. Тот сказал: «Бросьте ваши еврейские штучки». После конфликта дедушке пришлось уехать, скрываться — это было целое дело. Через 70 лет мой папа нашел в архиве приказ, который был разослан по всем гимназиям, о том, что Якова Эйдельмана нельзя брать учиться. Он был товарищем с бурным темпераментом, но, к сожалению, плохо реализовавшимся. В молодости он хотел быть юристом, защищать политических заключенных. Когда пришла советская власть, понял, что с этим будет сложно, и работал театральным журналистом и критиком в Москве до начала Великой Отечественной войны.

— Как сложилась его жизнь после войны?

— Он пошел на фронт добровольцем, хотя ему уже было 45 лет, вступил в партию на фронте. Тогда никого не спрашивали. После войны, в 50-м году, когда началась кампания против космополитизма, его арестовали. Он отбывал срок в лагере на Воркуте и был освобожден в 1954-м — как всем реабилитированным, ему предложили восстановиться в партии, а он отказался. Это закрыло ему возможность дальше работать. Он писал какие-то сценарии для радио, но в основном под чужими именами. Сидел на пенсии дома, воспитывал меня.

— А кем была бабушка?

— Бабушка была из маленького городка Коростышева под Житомиром. Она была очень хороша собой и когда-то мечтала быть актрисой. Занималась в студии, которую вели актеры из израильского театра «Габима» в Киеве. Из этого ничего особенного не вышло, и она потом стала преподавать английский язык. Дедушка с бабушкой познакомились в Киеве, а потом переехали в Москву.

— Что вам известно об их родителях?

— Прабабушку по линии деда, Якова Наумовича, звали Тамара. Тамара Савельевна была из хасидской семьи. Судя по всему, все ее дети сильно ее любили. У нее их было пятеро — мой дедушка и еще дочки-сыновья. В каждой ветви был кто-то, кого назвали Тамара — и меня назвали в честь нее. Прадедушка, Наум Осипович, был из обычной семьи, пытался заниматься каким-то бизнесом, и все у него прогорало. Знаю еще какие-то байки о том, что он в старости Днепр переплывал.

— Про родственников со стороны мамы известно меньше?

— Мама моя родилась в Великих Луках. Потом семья переехала в Ржев. Там мама закончила школу с золотой медалью и поехала в Москву учиться на историческом факультете МГУ. Тогда медалистов принимали просто так, у нее, кажется, даже собеседования не было. Там они с папой и познакомилась. По ее стороне родственники были сельской интеллигенцией. Моя бабушка была учительницей. Дедушка Александр Орестович был профсоюзным деятелем. В отличие от предков со стороны папы, родители мамы были очень идейными коммунистами. Это в какой-то мере потом портило их с мамой отношения.

— Как вы узнавали все эти истории и с той, и с другой стороны — изучали архивы?

— И дедушка, и папа все время что-то рассказывали. Это было то, что висело в воздухе, поэтому я не обращалась к архивам. Папа мой — да, он искал какие-то документы, связанные с дедушкой. Нашел школьный журнал житомирской гимназии, где тот учился.

— Выбирая свою профессию, вы ориентировались на то, что делал папа? Вас интересовало, что он пишет или как он работает?

— Интересовало, конечно. Но я выбрала профессию совершенно легкомысленно. Я хотела быть театральным режиссером. Родители провели со мной беседу, сказали: «Ну, получи какое-нибудь гуманитарное образование хорошее, потом чем хочешь, тем будешь заниматься». Настолько у нас все было пропитано историей, что я, конечно, стала поступать на истфак. Дальше, как позже и дочке моей, наука мне была не очень интересна. Большую часть времени я проводила, стреляя лишний билетик, чтобы попасть в Московский театр на Таганке, и подметая там полы, чтобы смотреть репетиции. Когда я заканчивала учиться, мне было совершенно понятно, что я не хочу заниматься наукой. Как папа я не смогу, а хуже — какой смысл? У меня в группе, кажется, было четырнадцать человек, и из них тринадцать получили направление в аспирантуру, некоторые стали хорошими учеными. А я была единственной, кто пошел работать в школу. 

— Деятельность многих членов вашей семьи, в том числе ваша, связана с историей. Считаете ли вы, что это династия? 

— Вы знаете, все очень по-разному. То, чем занимались дедушка и папа, — это совершенно разные вещи. Папа и мама у меня историки. Папа моих детей, Петр Алешковский, по образованию археолог. Его родители — тоже историки. Моя дочка Анна изучала историю Индии в Институте стран Азии и Африки, но после окончания вообще ни дня этим не занималась — работала на телевидении и в кино в сфере продакшена. Сын Митя с детства хотел быть фотографом. Начал работать журналистом и потом нашел работу мечты в ТАСС, но после наводнения в Крымске испытал экзистенциальный кризис и стал заниматься благотворительностью. Его невероятно волнует то, что касается истории нашей страны, XX века. И он еще на меня давит, чтобы больше лекций про это время было на моем YouTube-канале. Все в гуманитарной сфере, но это ни о чем не говорит. 

— Если говорить о еврейской культуре в семье, то она тоже витала в воздухе, как и рассказы дедушки и папы о семье?

— Дедушка мой был так еврейски озабочен (смеется), его волновала еврейская культура и история. Он гордился своим сыном и его книгами, но его не радовало, что сын не считал себя евреем и был абсолютно погружен в русскую культуру. Мне была интересна еврейская культура, я учила иврит когда-то, но сильно «эволюционировала» за свою жизнь. С годами национальная принадлежность мне все меньше и меньше нравится. А именно то, как мы все этим озабочены. Сейчас мы в семье не соблюдаем никаких традиций. Я знаю, что сын и дочь помнят про свое еврейское наследие, но ни для кого из нас это не является определяющим. 

— Вы бываете в Израиле?

— У меня есть тетя, которая живет в Израиле. Мы с сыном ездим на ее день рождения — он 12 октября и совпадает с еврейскими праздниками. Однажды день рождения выпал на Йом-Кипур — это Судный день, когда в Израиле вообще все останавливается. У нас был план: мы приезжаем накануне, берем машину, навещаем других дядю с тетей в Тель-Авиве, а потом едем несколько часов до Беэр-Шевы. В пять часов уже никто никуда не едет, все стоит. Когда мы в полтретьего сели в машину, чтобы выехать из Тель-Авива, я таким ехидным голосом юного пионера сказала: «Ну, посмотрим, какой у вас Судный день!» В этот момент Митя нажал на газ, и мы обнаружили, что у нас пробило колесо. Я говорю: «Боженька! Я не то имела в виду!» Так что сложно у нас с традициями.

— Как вы думаете, младшему поколению важно рассказывать о семейной истории?

— Конечно, важно. Я знаю, какое огромное влияние на меня оказал мой дедушка и все его рассказы о жизни. Сын мой говорил когда-то, что он бы хотел быть похожим на прадедушку, которого никогда не видел. Дочка составила табличку генеалогии бабушки с отцовской стороны, там тоже очень интересные корни. Знаете, пока я сама была молодая, мои родственники играли куда меньшую роль в моей жизни, чем сейчас. Большее значение имели дружеские компании, реализация в жизни. Сейчас для меня очень важны мои родственники, тети, дяди, кузены, кузины. Хотя кто-то далеко, кто-то уже умер.

— Для ваших детей семья играет большую роль сейчас? 

— Ощущение, что для них важна семейная мысль. Собрать родных, пообщаться, что-то спросить. Я в их возрасте о чем-то совсем другом думала. Может, в этом и наша заслуга, что мы их так воспитали. Не берусь судить.

— Какое особое воспитание вы передавали детям?

— Вы знаете, какого-то особого воспитания нет. Сейчас я вспомнила, что когда дети были маленькие, им столько рассказывали про их дедушек и прадедушек, что они начинали путаться. Просто, к сожалению, в нашей стране распространена ситуация, когда старшее поколение вообще ничего не говорит. Существуют целые зоны замалчивания — огромное количество фронтовиков, которым было трудно рассказывать о войне. Или есть куча примеров, когда люди узнают уже после смерти бабушки и дедушки, что те сидели в тюрьме, например. У нас в семье замалчивания не было. Всегда все вспоминалось и говорилось беспрерывно, и, наверное, сейчас это тоже как-то передается. Не надо бояться рассказывать, надо все помнить.

— Вы хотели бы написать мемуары?

— Ну, может быть, и да. Я говорю себе, что когда выйду на пенсию, буду писать мемуары. Но пока не знаю, иногда мне кажется — ну кому это интересно? И во что это может превратиться? В перечисление разных знаменитых людей, с которыми я общалась в своей жизни? А другой вариант — начинается рассказ о жизни семьи. Здесь есть опасность, что это мелочи будут интересны только пятнадцати родственникам. Я когда-нибудь смогу избежать двух этих крайностей? Может быть.

— Личные истории и биографии ваших родственников включены в общий социальный контекст?

— Конечно, конечно! Мой папа, мои родители, дедушки, бабушки прожили очень интересную жизнь, и она проходила на фоне эпохи. Я сейчас читаю книгу «Я — русский еврей», которую написал одноклассник моего отца, замечательный физик, Владимир Михайлович Фридкин. Это его воспоминания про маму, про родителей, про класс, про работу. Он ставит свою личную историю в контекст эпохи. Это невероятно здорово.

— Какова значимость семейной истории для общества? Как вы ее оцениваете, что она для вас?

— Все эти байки о том, как дедушка бил учителя истории журналом, как маму с папой таскали в КГБ и как они себя там вели, создают некоторый образец поведения. Я всегда говорю родителям своих учеников, что самое бессмысленное — приходить с родительского собрания и начинать воспитывать своих детей. Мы все, к сожалению, любим так делать. Главное воспитание создается примером, за счет того, как ты себя ведешь. Когда родители говорят: «Иди немедленно книгу читай», — а сами включают телевизор, ребенку сразу все понятно. Есть пример поведения родителей, есть то, что рассказывается в семье, о чем говорится с гордостью, о чем с возмущением — все это тоже закладывается в ребенка, все влияет. Мои дочь и сын с разными судьбами, разными характерами. Мне кажется, они оба очень симпатичные, хорошие люди, энергичные, позитивные. Я вижу в этом влияние истории их предков.