«Имей любопытство оглянуться на своих»

Поэт и бард Вероника Долина, собиравшая, подобно Булату Окуджаве, тысячные залы в 80-е, сегодня также много концертирует, издает новые книги, активно ведет свой блог на фейсбуке и воспитывает внуков. О том, как смена фамилии может полностью изменить судьбу не только одного человека, но и всех членов семьи, как «ветер революции» повлиял на жизнь родителей будущей поэтессы и ее брата, почему не стоит открещиваться от своих корней и что способно дать человеку посещение мест, где жили предки, — рассказала в интервью Familio.media Вероника Долина.

Справка:

Вероника Долина родилась 2 января 1956 года в Москве, в семье авиаконструктора Аркадия Яковлевича Фишера (1924–2002) и врача, кандидата медицинских наук Людмилы Александровны Долиной (1923–1999). Дед по материнской линии, выходец из бессарабского местечка Вадул-Рашков Александр Осипович Долин, участвовал в Гражданской войне, был пулеметчиком в кавалерийской бригаде Г. И. Котовского, затем комиссаром Одесского артиллерийского училища, а впоследствии врачом-нейрофизиологом, защитил докторскую диссертацию. Бабушка по материнской линии — педиатр и организатор здравоохранения Фаня Исааковна Зборовская. Брат — писатель, переводчик-японист Александр Аркадьевич Долин.

Вероника Долина в 1979 году окончила Московский государственный педагогический институт, получив профессию учителя французского языка. Некоторое время работала в библиотеке, затем в редакции специализированного журнала. С 1971 года Вероника Долина начала писать песни и исполнять их, аккомпанируя себе на шестиструнной гитаре. В 1986 году выходит ее первый диск, а вскоре и второй — тиражом более миллиона. В 1987 году в Париже издан первый сборник стихов Вероники Долиной. В 1989 году фирма «Мелодия» выпускает компакт-диск ее песен «Элитарные штучки». Всего у Вероники Долиной вышло более сорока сборников стихов, сорок альбомов песен, десять виниловых дисков.

Дети: 

Антон Долин — кинокритик, главный редактор журнала «Искусство кино». 

Олег Долин — театральный режиссер, лауреат Международных кинофестивалей. 

Ася Долина — журналист, публицист, сотрудник радиостанции «Голос Америки», живет в Нью-Йорке. 

Матвей Долин — сотрудник продюсерской кинокомпании. 

Свобода нужна человеку

• 

• 

— Вероника Аркадьевна, вы родились в семье авиаконструктора и врача. Тем не менее потом вы стали педагогом и даже библиотекарем успели поработать. Но для нас Вероника Долина — это прежде всего поэт, музыкант. Как получилось, что в семье людей, которые занимались далекими от искусства делами, вдруг родилась и выросла поэтесса?

— Это называется естественнонаучные профессии — то, что исповедовали мои родители и их родители. Это все было естественно и, слава богу, даже естественно научно. Начало положили бабушки-дедушки, люди с первым образованием, выходцы из далеких деревушек Бессарабии и Украины. Это все открытия революции, никуда не денешься. Еще были сестры моего дедушки, которые уехали в Париж и там раскрывали свои возможности. А мои дедушки-бабушки через Одессу, где они были кто молодым комиссаром из отряда Котовского, как мой дед, кто гимназисткой в Одессе, как моя бабка, добрались до Москвы и Питера. И родили моих маму и папу.

Папа успел поступить в авиационный институт, когда началась война. Мой папа 1924 года рождения. Как это бывало с тем поколением, ушел учиться на пилота — где-то в далеких степях находилось их училище, потом воевал. Мама была уже студенткой мединститута и уехала в эвакуацию в Екатеринбург, тогда Свердловск, первокурсницей Первого медицинского института. Жили родители, как положено в те годы, по-своему очень пугливо, скромно, но все равно в семье дул вольный ветер дедушек и бабушек, унесший их очень далеко и даже почти вознесший высоко. Мой дедушка учился у академика Павлова, был в сложных делах нейрофизиологии, работы мозга, первейшим учеником. А моя бабушка работала с Крупской. Это все было в те далекие годы. 

К чему я так длинно веду свой дискурс? Я хочу сказать, что свобода нужна человеку несказанным волшебным образом, свобода дает движение, создает динамику, создает ветер в ушах. Мало ли каких можно доить коров и по-своему тоже быть счастливым. Семья в фильме «Комиссар» Аскольдова — тоже по-своему счастливые люди с кучей детей. Тут приходит неслыханный красный отряд, начинает дуть ветер. Тот самый ветер и в моей семье, среди бабушек и дедушек, тогда дул. 

— Можно сказать, что столь ругаемый сегодня «ветер революции» благотворно сказался на вашей семье?

 — Конечно! Сегодняшние общепринятые легенды о пагубном и только пагубном, а вовсе не целительном и освежающем ветре революции 1917 года, разговоры только о кровавом режиме, — невероятная ерунда. Это же только одна грань! Я не крупный историк и не большой писатель, но кое-что о ветре революции я знаю и понимаю. 

Когда миновала Великая Отечественная война, папа и мама вернулись. Стали доучиваться и работать медицине, инженерству, конструкторству. А дальше наступил 1953 год со смертью Сталина. Перед этим на пороге 1953 года было истребление еврейских врачей и еврейской культуры. Послевоенные годы —  запрещение на деятельность Зощенко, Ахматовой и прочее, множество политических, судебных, страшных, истребительных процессов против интеллигенции. И 1953 год — граница. А потом 1956 год — освежающий ХХ партийный съезд с хрущевским докладом. 

Вот тут-то дети, как я, и стали рождаться. Мой брат 1949 года рождения, а я 1956-го. Моя бабушка — директор педиатрии, моя мама — педиатр, мои тети — московские неврологи, невропатологи, все мои дяди — большая врачебная история. Какого черта мой брат занимался только поэзией, языками? Я его помню школьником в гимнастерке. Почему и как нас снесло в сторону книг, стихов? Конечно, родители стояли ночами в книжных магазинах за подписками. Это я все помню, по одному тому приносили в дом Чехова, Куприна, Островского, Майн Рида. 

Я, конечно, считаю, что мы дети пятидесятых, и я, и брат. По семье пролег этот шов, эта мутация, этот сильнейший тектонический сдвиг. Семья дрогнула, и детей, например, меня с братом, бросило в сторону чисто гуманитарных наук. Мой брат тридцать лет проработал в Японии, он специалист по сравнительной культурологии Восток–Запад, он преподавал в Японии русскую литературу. А еще он специалист по японской поэзии. 

То, что я мягко и тепло называю мутацией, это сильнейшие биологические изменения. Я сейчас с большим любопытством об этом думаю. Как же так случилось, что мы настолько профессионально развились в совершенно других руслах, чем наши родители? И отвечаю себе — ветер свободы!

• 

• 

— Как ваши родители отнеслись к тому, что вы не пошли по их пути?

— Они с робостью смотрели на брата, который занялся японским языком, на меня с моим французским языком. Они были по-своему огорчены, но не убиты. Они что-то свое в этом видели. Наш дедушка, что был молодым комиссаром, выходцем из отряда Котовского, был чрезвычайно разносторонний и бог весть с какими дарами человек. Кроме того, что он был виднейший нейрофизиолог, он верил в какие-то необыкновенные свойства человека, в особенности мозга — в гипноз, в человеческую магию. Он в 1960-е годы возглавлял комиссию «Павлов и театр». Человек был чрезвычайно разносторонний, интересный, многогранный. Он в нас как во внуков успел кое-что вложить. Общее любопытство, неукротимость, неполную государственность, неверие в государственные машины, большую веру в себя, веру в силу знания, особенно в силу знания языков, в возможности расширения пространства своими двумя слабыми руками.

 — Можно ли сказать, что в процессе вашего с братом становления личности 50% было заложено генетически, а 50% — это воспитание, среда?

— Нет, тогда 80% — это генетика.

Изменил фамилию — изменил судьбу

— У вашего отца была фамилия Фишер, а мама — Долина, вы с братом Долины, и сейчас ваши дети тоже Долины. У нас в России принято обычно папину фамилию брать, а у вас в семье наоборот. С чем это связано? Не с тем ли, что в СССР, особенно до 1953 года, были жестокие гонения на евреев? Или это какая-то особая семейная традиция?

 — У писателей и художников это красиво называется — взять псевдоним. Но есть огромная часть людей, и необязательно из мира искусства, которые это делали просто для себя. Изменил фамилию — изменил судьбу. У нас это начал мой дедушка. Я же помню себя крошкой, которая спрашивала: «Откуда фамилия Долин?» Он говорил, что захотел и стал. Доля — это что-то вроде судьбы. Захотел и стал мальчик из бессарабского селения Долиным.

— То есть он придумал эту фамилию?

— Конечно. Где-то там, на границе XIX и XX веков. И дальше родители решали свою жизнь в пользу фамилии Долины. Она в Москве более жизнеспособная, это совершенно понятно. А когда у детей какая-то художественность обозначилась, этот вопрос был практически решен. Помню, как я, у которой был уже сынишка и носил отцовскую фамилию, выступала в издательстве Большой советской энциклопедии и увидела одну старинную энциклопедию, где на корешке было написано: «Антон Долин». И я подумала: «Господи, у меня есть сын Антон, а фамилия Долин — моя собственная, как же я могу это воедино не свести?!» 

Антон Долин был бельгийский танцовщик, всему миру известный, и на веки вечные. И когда родился второй сын, мы сделали моего старшего мальчика Долиным. Да еще было такое дело, что у моего брата рождались дочки, а у меня были сынишки с отцовской фамилией. Ах так, значит, фамилия Долина такая крепкая, дедовская… И я сделала старшего мальчика в его 15-16 лет Долиным, вот откуда — Антон Долин. А потом родился второй мальчик, они были отцовской фамилии, это были дети Воробьевы. Но второй мальчик вообще был абсолютно художественный, ушел в театральное училище. Я думаю, ну как же я не сделаю второго мальчика Долиным…

— Его отец не был против?

— Нет-нет. Об этом даже речи не шло. 

— Ваша дочь тоже не поменяла фамилию Долина на фамилию мужа?

— Ася тоже носит нашу фамилию. Я хочу добавить, что многое для детей можно сделать вручную и помимо государственной системы. Это очень многое — от фамилии, через воспитание, через образование, к объяснению детям любых жизненных тезисов собственными губами, а не доверясь школе. Очень многое можно сделать для своего ребенка самостоятельно.

Антон Долин, кинокритик, сын Вероники Долиной:

Генетика — ключ ко многому

• 

• 

— Вы вели разговоры с детьми о том, кто их бабушки и прадедушки?

— Да, конечно. Не с глубокого детства, но какая-то осознанность возникла довольно рано. В начале школы дети уже многое соображали. 

— Они должны были понимать, чью историю продолжают?

— Пожалуй, со всех точек зрения. Мне это небезразлично. Мне всегда нравилось вспоминать, как моя бабушка готовила, например, борщ, а моя мама — оливье. Я с удовольствием детям это рассказывала. Вся дача — это культ моего папы. Все мои дети знают, где стояли садовые инструменты, как работало в доме отопление, как открывались ворота для автомобиля. Вот это все моим детям рассказывалось дотошно, с массой деталей.

• 

• 

Антон Долин:

—Антон, своим детям вы рассказываете о семье, они интересуются подобными историями?

— Конечно, но рассказываю только то, что знаю я сам. К сожалению, это не очень широкие познания. Я помню случай, с бабушкой своей разговаривал лет в 18-19: «Правда, что вы с дедушкой какие-то далекие родственники?» Она говорит: «Ну да, правда». Я спрашиваю: «А как так получилось?»  И она мне стала рассказывать, помнится, час рассказывала, объясняя, кем они друг другу приходятся, это была очень сложная связь. Получилось, что они какие-то многоюродные кузен и кузина. Она знала по именам всех, кто был в цепочке, связывающей одного с другим.

Я ничего такого своим детям рассказать не могу. Даже когда я их везу познакомиться с дальними родственниками и они спрашивают: «Кто они нам?» — я говорю, что это еще одна тетя, это еще одна бабушка, а это, например, твой многоюродный брат. Насколько пятиюродный или семиюродный этот брат, я даже сам точно не знаю. Но моим детям и этого совершенно достаточно, в них есть семейственность и своя радость от того, что проявился еще один член семьи, с которым можно познакомиться.

— Вы изучали свое генеалогическое древо дальше бабушек и дедушек? 

— То, чего я не успела добыть в свои юношеские годы от своих бабушек и дедушек, то есть хождение вглубь своей генеалогии, того я уже не успела. Родители о многом помалкивали. Они готовы были рассказать, но они многого не знали. Бабушек и дедушек к моему окончанию школы уже не было в живых. Я довольно многое знаю, но я и не знаю очень многого. Три года назад, когда зловещие события на Украине уже развернулись, но зато еще не было карантина, я доехала до тех далеких крошечных деревушек, откуда бабушки родом. Там не был никто из моих родителей, они уже все московского рождения. А я доехала и хоть чуть-чуть посмотрела ландшафт, хоть немножечко, но увидела — где школа, где вокзал, где автобусная остановка. Следов старой жизни, прежней жизни, начала ХХ века, там уже нет. Ты не найдешь там ничего. Только будучи, прошу прощения, поэтом, домысливая многое, пытаясь что-то себе вообразить, и, может быть, что-то приукрасить, а что-то, наоборот, в черно-белое превратить для себя самой, можешь осмыслить. Я что-то свое увидела, но я и многого не знаю.

— Какие еще чувства вы тогда испытали? 

— Прежде всего ты абсолютно одинок, ты в некотором роде на кургане над могилой. Если ты очень будешь стараться, ты можешь вызвать в себе какой-то вихрь эмоций, но это тоже, скорее всего, на минуту. Когда я задумывала такой вояж, я хотела поехать с кем-нибудь из своих взрослых детей, хотябы с двумя из четверых. Но попала туда одна-одинешенька, так что чувства были мои достаточно скупы, достаточно обузданы, и я была счастлива тем, что сделала хотя бы ворох фотографий.

• 

• 

— Ведете ли вы разговоры об истории семьи с внуками? Говорите ли им: «Я была в ваши годы легкомысленна, а ты давай сейчас запоминай все»?

— Иной раз везешь их морозным вечером из школы или с дополнительных занятий. Они уже в это время актерское мастерство сыграли, на трубе поиграли, танец прошли, они усталые, но такой нормальной, спортивной, здоровой усталостью. Они сидят у тебя сзади, а ты вертишь руль, и совершенно внезапно кто-то из них затевает с тобой разговор на эти допотопные темы из тех сюжетов, про которые я сейчас рассказывала. «Бабушка, бабушка, а как назывался тот город?» — или: «Как назывался город, где дедушка проходил курсы молодых пилотов?» Боже мой, да ты просто чуть не въезжаешь в дерево от неожиданности! «Бабушка, совершенно забыла, а когда прадедушка познакомился с прабабушкой, что там было — война или уже революция?» Нет-нет, они общий курс давно прошли, они о многом знают.

Может быть, они что-то знают очень обзорно, поверхностно, но зерна они тащат внутри себя. А вы говорите, сколько тут процентов генетики, а сколько среды… Генетики очень много, особенно сейчас, когда я очень пожилая тетка, которая очень надеется и прабабушкой успеть стать, а не только бабушкой. Генетика — это ключ очень ко многому. Оглянись, имей любопытство оглянуться на своих не так давно тебя покинувших предков — массу вещей поймешь о своих потомках. 

Антон Долин:

— Антон, как вы думаете, с чем связан в последнее время такой широкий интерес к генеалогии у современных людей?

— Россия — страна прерванных связей. На протяжении всего ХХ века история заставляла эти связи рвать. Было опасно иметь родственников за границей, эти родственники забывались и связи с ними прерывались. Люди в молодой Советской России доносили на своих близких, даже на самых близких, на детей, на родителей, на бабушек и дедушек, на дядей и тетей, или не доносили, а просто кто-то оказывался в беде, в окружении, под арестом, в лагере, расстрелян. Следы этого родственника просто пропадали, и все. Свободного перемещения ни по миру, ни по стране не было. Я говорю только о России, разумеется.

Возможности навестить своих родственников очень долгое время не было. Люди писали письма, но письма могли пропасть или быть перехвачены. Телефонные разговоры, вообще телефон в каждом доме — это возникло сравнительно поздно. А потом был очень длинный промежуток, когда быть евреем было стыдно, и еврейские родственные линии как бы отсекались или забывались. Кроме того, государство это поощряло, не по родовому принципу люди должны были объединяться, а по идеологическому. Понятно, что не все этому поддавались, но многие все-таки поддавались. Люди очень часто меняли фамилии, меняли свои биографии. Иногда ради безопасности, иногда ради того, чтобы начать новую жизнь.

Сейчас наконец-то стало можно куда угодно поехать, появился интернет, огромное количество архивных данных стало доступно. Люди, конечно, увлеклись раскапыванием своих историй. Кроме того, у нас в России вообще сейчас парадоксальное состояние — мы, с одной стороны, живем в очень древней стране, а с другой — в очень молодой, которая возникла в 1991 году и до сих пор себя толком не поняла и не определила. Чувствовать себя жителями очень молодой страны может быть интересно, а может быть дискомфортно. Но за счет того, что ты удлиняешь свой род, отыскивая его историю, ты для себя устанавливаешь некую личную базу.