Третий в роду, кто занимается книгами
Критик и журналист Константин Мильчин родился в литературной семье и вырос среди книг. О семье и выборе профессии Константин рассказал Familio.media.
Константин Мильчин — литературный критик, журналист. Публиковался в газетах «Книжное обозрение», «Ведомости.Пятница», журналах «Иностранная литература», Time Out, сайте информационного агентства «ТАСС» . Руководил отделом культуры в журнале «Русский Репортер». Был главным редактором сайта «Горький». Шеф-редактор сервиса аудио и электронных книг Storytel. Преподает в РГГУ историю современной литературы. Куратор Иркутского международного книжного фестиваля.
«Мы жили бедно, но дома были книжки»
Я помню, что довольно рано познакомился с текстами, с которыми стоило познакомиться позже. Мама мне с раннего детства читала на ночь «Мертвые души», «Мастера и Маргариту», «Москва-Петушки», «Записки Пиквикского клуба». Положим, это не строго 18+, но все равно не то, что обычно читают на ночь шести-семилетним детям. Я думаю, что таким образом она хотела привить мне любовь к серьезной литературе. Правда, мама утверждает, что я сильно занижаю возраст и в реальности мне было лет восемь-девять.
Вера Мильчина — историк литературы, переводчик. Ведущий научный сотрудник Института высших гуманитарных исследований имени Е. М. Мелетинского РГГУ и Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС. Переводчик Шатобриана, Бальзака, Жермены де Сталь, Бенжамена Констана, Жорж Санд, Астольфа де Кюстина и других французских писателей XIX века; автор книг «Россия и Франция. Дипломаты. Литераторы. Шпионы», «Париж в 1814–1848 годах. Повседневная жизнь», «Имена парижских улиц. Путеводитель по названиям», «„Французы полезные и вредные“: надзор за иностранцами в России при Николае I», «Парижане о себе и своем городе: „Париж, или Книга Ста и одного (1831–1834)“».
Две вещи в детстве всерьез доставляли мне удовольствие: я любил читать и играть в футбол. Я был вратарем футбольной команды, мы с моим одноклассником Кириллом постоянно тусовались на школьном дворе и играли в футбол. И еще я любил читать. Наверное, это были два основных занятия, которыми я занимался в детстве. Чтением занимаюсь по сей день, с футболом вот не сложилось.
Когда в классе происходило распределение ролей и позиций, я не мог претендовать на то, чтобы стать «самым модным», «самым сильным», «самым талантливым». Я не был «самым умным», потому что учился не на отлично, но был тем, кто всегда что-нибудь читает — меня устраивала эта роль. Все знали, что «Костя читает какие-то странные книги».
Когда у меня спрашивают, почему я выбрал свою профессию, я говорю: помилуйте, у меня в квартире, где до сих пор живет мама, бабушка и мамин муж, нет пустых стен — если ты прислоняешься к стене, ты касаешься книжного шкафа. Мы жили довольно бедно, как и все в 1990-е, но у меня дома были книжки. И была мамина идея, что нужно смотреть хорошие фильмы, читать хорошие книжки, ходить в музеи. И в этом смысле я признаю свои привилегии. Книги — это было настолько естественно, доступно, просто и повседневно, что в моем случае никаких проблем с чтением не возникало. Конечно же, стать читающим мне было проще, чем человеку, который вырос в маленьком городе без музеев и театров, чем тем, у кого дома не было книг, у кого было только два телевизионных канала и среди них не было канала ТВ 6, по которому в 90-е показывали шедевры Новой волны. Моя жена выросла в Хабаровске (где в ее детстве как раз было два канала), в семье врачей. И она, понимая, что если пойдет во врачебной линии, то ее легко везде пристроят, принципиально от этого отказалась и пошла в журналистику, где никто ей не мог помочь. Она говорит, что я выбрал простой вариант, а не сложный. И с этим тяжело поспорить. Но говорить, что фамилия дает сверхъественные преимущества, я бы тоже не стал.
«Дома я мог говорить одно, а в школе нужно было говорить другое»
Моя семья — это не какие-то диссиденты, а обычная московская интеллигенция. Дедушка занимал относительно важный пост главного редактора издательства «Книга», но это, прямо скажем, не номенклатура. В моем детстве главной проблемой, стоявшей перед интеллигентными родителями, была ситуация двоемыслия: есть домашние мысли и есть мысли, которые ты озвучиваешь на людях. Я помню, мне лет восемь-девять, и я слушаю по «Радио Свобода» «Москва 2042» Войновича и «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. То есть какие-то расклады в современной литературе я представлял себе уже в раннем детстве.
Мое детство и начало взросления пришлись на время Перестройки. Некая политизированность тогда висела в воздухе, и литература странным образом шла с ней в комплекте, потому что среди диссидентов было много писателей. Солженицын был одним из лидеров не существующей реально, как нечто единое, оппозиции, яркий представитель правого консервативного крыла. Войнович, как его антипод, был одним из самых ярких представителей условно либерального крыла. Это все требовало гибкости сознания: люди вроде бы борются за одно и то же, но за разное.
Уже потом мама вспоминала — ее волновало, что дома я мог говорить одно, а в школе нужно было говорить другое. Я помню какие-то совсем комические истории: мы поспорили в детском саду. Я сказал, что Сталин был плохой, а мальчик Феликс сказал, что Сталин был хороший. Вокруг нас собралась толпа детей и начали выяснять, почему мы так думаем. «Так сказал мой папа», — сказал Феликс. «А мне так сказала моя мама!» Победу присудили мне, потому что тогда, в 1985 году в младшей группе детского сада «Звездочка», считалось, что женщины однозначно умнее мужчин и всегда правы.
Я помню, что во втором классе ляпнул на уроке родной речи, когда мы проходили отмену крепостного права: «А во второй раз крепостное право отменил Хрущев, когда вернул крестьянам паспорта». Если бы это был год 85-й, возможно, родителей вызвали бы в школу, а в 88-м всем было на все наплевать.
«Династия — это и хорошо, и плохо»
Династия — это очень мило: третий в роду, кто занимается книгами. Но понятно же, нельзя сказать, что сразу я родился и меня тут же объявили известным книжным критиком. Да, чтобы достичь этой позиции, мне нужно было приложить меньше усилий, чем человеку с другим бэкграундом. Но у моей работы нет стопроцентных плюсов и бонусов.
Помню, когда я начинал учиться в университете, ходили слухи, что человек, который занимается геодезическими измерениями — то есть держит полосатую палку, — получает две тысячи долларов, тогда это были огромные деньги. Он ничего не делает, только держит эту гигантскую линейку, — но он должен быть сыном человека, державшего палку, и внуком человека, державшего палку, а может быть, и правнуком человека, державшего палку. Это, конечно, легенда, но я думаю, что есть тип профессий, куда почти невозможно попасть со стороны. Надеюсь, что в книжной критике не так. Да и вряд ли книжный критик — эта профессия, о которой все мечтают.
Я не показывал в детстве никаких талантов ни к чему другому, кроме гуманитарного знания. Изначально я хотел быть историком — а в этой сфере, надо сказать, фамилия Мильчиных не так известна, как в книгоиздании. Финальный переход в критику произошел совершенно случайно: «Книжное обозрение» искало людей, которые были бы готовы за копейки писать рецензии в большом количестве, — я попал в газету и там задержался. Отчасти это было предопределено, отчасти произошло совершенно случайно.
Аркадий Мильчин (1924–2014) — советский и российский книговед и редактор, составитель словарей и справочников в помощь автору и редактору. Кандидат филологических наук. Работал корректором, а затем редактором в издательстве «Искусство», которое позже было переведено в издательство «Книга», где Константин Мильчин стал главным редактором. Подготовил к изданию «Справочную книгу редактора и корректора», «Редактирование таблиц: В помощь редактору и автору», «Культуру книги» и многое другое. Выступил в качестве редактора первых изданий книг «В лаборатории редактора» Лидии Чуковской и «Справочник по правописанию и литературной правке» Дитмара Розенталя. Лауреат премии «Человек книги» (2005).
Любая династия — это и хорошо, и плохо. Да, фамилия дает хороший старт. Мне она помогла при старте, но дальше пришлось все делать самому. Ок, была у меня одна работа, куда меня взяли именно потому, что я внук Мильчина. На ней я продержался месяца полтора, даже вспоминать не хочется. Ни таланты дедушки, ни таланты мамы мне не передались. Передалась фамилия и тот факт, что я рос в книжном мире и в мире знаний.
Я говорю об этом с некоторой смесью смеха и гордости. Иногда какие-то люди пишут: «А, это Мильчин, который внук Мильчина». Ну что, они читают мои статьи, потому что я внук Мильчина? Для меня это скорее унизительно. Представьте, что вам, как мне, сорок лет, вы двадцать лет пишете статьи, организовываете фестивали, руководите какими-то проектами, считаете, что чего-то добились в жизни. А потом выясняется, что вообще единственное, чем ты интересен людям — это чей ты внук и чей ты сын. В сорок лет к этому относишься более спокойно, чем в двадцать пять.
«Дедушка — это человек, который чудом выжил в войну»
По всем законам логики дедушка не должен был пережить войну. Причем воевал он только один день. Когда война началась, он был младше призывного возраста, они тогда всей семьей жили в Запорожье. Старший брат дедушки был мобилизован и довольно быстро погиб под Ленинградом.
Дедушка вспоминал, что в 1941 году в Запорожье многие ликовали и говорили, что Красная армия всех сильней, мы сейчас быстро забьем немцев. А дедушкин отец, мой прадедушка, в Первую мировую воевал в армии Самсонова, попал в окружение и четыре года провел в немецком плену. Когда началась Великая Отечественная, он сказал, что немцы — это надолго, будет тяжело, это будет ужасная война.
Когда фашисты пришли в Запорожье, ценные кадры эвакуировали более-менее организованно, а дедушка попал в пешую колонну гражданских — уходили кто как мог. Их обстреляли с воздуха — дедушка спрятался под телегу, а поскольку он был длинный, как и я, то ноги под телегу не поместились, и в ногу ему попал осколок (сейчас этот осколок вместе с дедушкиным прахом лежит в Донском колумбарии, его так и не извлекли за все прошедшие послевоенные годы). У него была гнойная рана, и он бы там, конечно же, умер, но, совершенно случайно по той же дороге шел его отец. Он оказал ему первую помощь, смог достать подводу, и дедушка год лечился, а потом, скрыв недолеченную рану, отправился воевать. В первый день на фронте, на Кулхорском перевале в Абхазии, он с другими солдатами рыл окопы, нога стала гнить так, что все почувствовали запах. На следующий день дедушку эвакуировали куда-то в Дагестан. Провалявшись в госпитале, толком не повоевав, он в старой шинели приехал в Москву поступать в Полиграфический университет.
Потом он стал известным редактором, теоретиком издательского дела, оставаясь человеком скромным и влюбленным в свое дело. В 75 лет дедушка легко овладел компьютером, просто потому, что хорошо понимал все, что связано с текстом. Он был верен ремеслу и усидчив. Это хорошие качества.
