Баснословные существа татар

При хороших отношениях домовой бывает благодушным, заботливым хозяином. Когда домовой гневается, а хозяин не пытается ничем угодить ему, то с обитателями дома могут происходить и несчастья, как то: чесотка, чирьи и другие болезни. В особенности не нравится домовому, когда кто-либо мочится в подполье, — в этом случае для его умилостивления необходимо варить кашу, иначе не избежать опухоли и связанных с ней мучительных болей. Не любит домовой, когда ему перечат. Например, он имеет обыкновение заплетать волосы, бороду не только себе, но и живущим в доме. Не нужно их расплетать, пока сами не расплетутся. Если же заплетённые им волосы и бороду расплетёшь или, что ещё хуже, отрежешь, то непременно или умрешь, или сделаешься уродом, или приключится какое-нибудь другое несчастье.

Вот что привиделось татарину деревни Балтачевой Лаишевского уезда Казанской губернии:

«Однажды в лунную ночь, проснувшись, я вижу пред собой предмет, похожий на человека. Я решил, что это ой иясе, и в то же время постарался, чтобы он не заметил, что я не сплю. Домовой же в эту минуту сидит себе спокойно на скамье и прядёт; звук веретена слышен по всей комнате. Он весь был белый как полотно; голова у него была покрыта как будто длинными волосами, но черты лица я никак не мог разобрать, потому что он сидел ко мне спиной. Потом домовой, должно быть, почувствовал, что я не сплю, быстро встал, взял свою прялку и скрылся за печкой».

Бичура нередко во сне давит человека, любит внезапно пугать его и вообще озорничает над людьми. Вдруг, откуда ни возьмись, пролетит кирпич, полено. Кто бросил полено, не знают. Из-за бичуры иногда бросают дома: жить бывает нельзя, особенно одиноким. Но бичура не только давит людей во сне и занимается озорством, она иногда бывает очень полезна. Полезна она тем, что приносит хозяину дома деньги и многое другое, в чём нуждается хозяин. У кого живёт бичура, тот нередко богатеет, и, наоборот, по изгнанию бичуры он становится бедным.

Как давит бичура человека, — об этом один татарин передает следующий рассказ, слышанный им от своего отца.

«В 1863 году мой отец служил мельником на мельнице у помещика Юнусова близь деревни Мордвы. Один раз часов в 11 ночи он пришел с мельницы в рабочий дом, в котором спали двое рабочих — русский мужик со своим пятнадцатилетним сыном. Ровно в двенадцать часов, когда мой отец ещё не уснул, вдруг с потолка падает женщина, ростом не более полуаршина, на голове у неё ирпак; она подходит к ногам моего отца. Отец быстро толкнул её ногой, она упала на пол со стуком, как будто бы упала на пол двухпудовая гиря. Спустя несколько минут после этого вдруг русский мальчик начал тяжело дышать и произносить во сне разные неясные звуки, как будто с ним был кошмар или кто-нибудь давил его. Несомненно, давила мальчика упавшая с потолка бичура. Когда отец разбудил мальчика, то он сказал, что его во сне кто-то сильно давил».

Показываются людям шурале большей частью весной и летом во время восхода и захода солнца. При встрече с человеком шурале называется по имени, иногда притворяется сбившимся в лесу с дороги и просит о помощи. Иногда плачет, а иногда весело разговаривает и смеётся, так что кого угодно может расположить в свою пользу. На вопросы шурале никогда не отвечает, но сам любит спрашивать. Никогда не следует ему показывать зубы во рту. Как только шурале увидит зубы у человека, начинает его щекотать и щекочет до смерти. Имея длинные, крепкие, как бы оловянные пальцы, шурале очень любит это занятие — щекотать людей. Немало людей и животных погибло от щекотания шурале. Каждому встречному шурале предлагает играть в кытыклы-мытыклы (щекотку). Увидит человека, бежит за ним и ещё издали кричит: «Кытый-кытый уйныйык» («Давай в щекотку играть»). Игра эта — очень опасная. Сколько бы человек ни кричал, ни умолял о пощаде, шурале не перестанет его щекотать до тех пор, пока человек не умрёт.

Умудрённые опытом люди говорят, что для спасения от шурале нужно бежать к ручью или реке и перескочить через неё. Шурале боится воды и, не имея возможности перейти ручей или речку, спрашивает: «Где начало речки?» Нужно показывать ему не начало реки (исток), а низ (наиболее полноводное и широкое русло). Шурале, желая найти начало реки, бросится бежать по берегу вниз по течению, дойдет до моря и вынужден бывает возвратиться ни с чем. Если же ему показать правильно начало реки, он быстро обежит кругом неё (родника, водяного ключа) и, поймав человека, защекочет его до смерти.

Вот рассказ одного татарина о том, как шурале завёл его деда в самую глушь леса.

«Пошел мой дед (бабай) однажды в лес работать. Лес тогда был не такой как теперь, а очень большой и густой. Когда он работал там, ему послышался голос, который звал его к себе. Дед мой был человек небоязливый и пошёл на голос. шёл, шёл, а голос как бы всё дальше уходит вглубь леса. Начало уже смеркаться, дед хотел поворотить домой, да не тут-то было. Идёт, идёт, а придёт как будто на старое место. Так дед проплутал всю ночь, а из лесу всё же не вышел. Вышел из лесу дед только в полдень, и то не к своей деревне, а совершенно в противоположную сторону — к вотякам, верст за пятнадцать от нашей деревни. Когда наступила ночь, а моего деда всё ещё не было дома, отец его и мать стали тревожиться. Собрали родных и соседей и отправились в лес за дедом. Пришли в лес, нашли то место, где работал дед, а его нет. Стали кричать — не откликается, искать — нигде нет. Порешили, что дед ушёл в соседнюю деревню к родне в гости, и воротились домой. Но мать деда не успокоилась, а заставила утром мужа сходить к мулле, чтобы он помолился Богу за сына, и при этом обещала Богу жертву, чтобы Бог избавил их сына от шайтана. Как только мулла помолился Богу, пришёл и мой дед домой — тощий, даже как будто больной. Весь день дед спал, только на другой день рассказал, как хитро шурале заманил его в самый густой лес и как он плутал целую ночь по лесу, ходя по голосу шурале, хотя самого шурале он не видел, и какой он из себя, дед сказать не мог.

Существует также относительно убыра предупреждение такого рода: если в собаке или кошке, которые ходят поздно около амбаров и кладовых, заподозришь убыра, то непременно следует проколоть глаза этому животному или по крайней мере как-нибудь поранить его. Если на самом деле это убыр, то с проколотыми глазами или пораненной окажется не только собака или кошка, но и тот человек, который имеет в себе убыра. Так узнается убыр, и после этого такого человека всячески избегают, не входят с ним ни в какие сношения.

По смерти человека, имеющего убыра, злые действия последнего не прекращаются. Убыр не оставляет своего спутника и живёт при нём в могиле. Убырлы кеше после смерти проглатывает свой саван и устраивает для себя из могилы выход наподобие норы, откуда и выходит по ночам. Говорят, что на всех могилах покойников, которые имели при жизни убыра, бывает отверстие сверху до самого рта покойника, через которое он будто бы дышит и выходит по ночам, чтобы кого-либо заколдовать, напор- тить или же что-нибудь похитить. Рассказывают об этих убырах, что они будто бы из своих могил проглатывают облака с неба, отчего происходят гибельные засухи. Для того чтобы уничтожить эту враждебную силу, необходимо могильное отверстие убыра набить конным помётом и крепко накрепко заколотить дубовым колом. А ещё вернее и лучше будет, если, выкопав покойника, положить его навзничь и пробить через спину и грудь дубовым колом. В этом случае уже наверняка можно сказать, что убыр больше не появится и, таким образом, вредоносная его деятельность прекратится.

Убыр-старухи всегда, по сказкам, живут в глуши и вдали от татарских жилищ, куда может попасть татарин, только сбившийся с дороги, — когда идёт или едет. При входе застают старуху за едой: она ест огонь. Вошедший непременно должен приветствовать старуху обычными словами: «Ас-саляму алейкум!» («Мир вам!»), иначе беда: съест его старуха. Если посетитель убыр-старухи — особа женского пола, то убыр-старуха всегда просит её истопить для себя баню и в бане попарить её. Но, по хитрости своей, убыр-старуха не выражает своего желания прямо, то есть вместо того, чтобы сказать: «Я хочу, чтобы ты меня до бани донесла на руках», она говорит: «Дочка, я стара, сама идти не могу (врёт, хитрая: недаром татары проворного всегда называют убыром!), веди меня под руку и, если я не скоро буду шагать, подталкивай меня шибче в зад». Вместо того, чтобы сказать: «Попарь меня хорошенько», убыр-старуха говорит: «Ты поколоти меня хоть комельком веника». При этом честные и бескорыстные, или завозимые в лес на погибель, татарочки умеют угодить старухе; несут её до бани и обратно на руках, парят листьями, а не комлем. Но корыстные её волю исполняют дословно: пихают в зад и дуют на полке веником, что есть мочи.

На пути из бани убыр-старуха делает испытание своей гостье в честности. Это совершается так: «Дочка,— говорит старуха гостье,— пошевыряй гребнем в голове — что-то чешется». И когда гостья открывает старухе голову — о чудо! — видит, что вся голова её унизана жемчугом, камнями драгоценными, золотом, серебром. Разумеется, честная не увлечётся, по мнению татарских сказок, таким головным убором; но корыстная всегда набьёт себе драгоценностями пазуху и карманы. Но то и другое не скрывается от убыр-старухи. «Дочка,— говорит убыр гостье,— потешь меня: попляши!». Понятно, что у воровки во время прыганья всё вылетает. Старуха со злобой обличает гостью в воровстве и отнимает свою собственность.

Далее следует награда за добродетель и наказание за порок. Это происходит так: за добродетель убыр-старуха даёт гостье зелёный сундук; а за порок жадной до богатства дает сундук чёрный. И той и другой запрещает она смотреть в сундук прежде прибытия в свой дом в деревне. Та и другая исполняют волю старухи. Той и другой в родном селе выбегают с лаем собаки навстречу, но не одно и то же выкликают. Первой выкликают: «Улярга киткэн тютыки, баб кайта, лян! лян!» («Умирать ушедшая сестра, обогатившись, возвращается, вау! вау!»). Второй кричат: «Баирга киткэн тютыки, улиб кайта, лян! лян!» («Обогатиться пошедшая сестра, умирая, возвращается, вау! вау!»). И в самом деле: первая находит в зелёном сундуке драгоценности, а вторая — змею, которая мгновенно выскакивает из сундука, бросается на неё и, обвившись вокруг шеи, удушает.

Вот рассказ одного татарина:

Ехал он зимой от города Казани в свою деревню в ночное время. Не доезжая до деревни каких-нибудь две-три версты, видит, что по обеим сторонам его идут два стога сена, а возле этих стогов что-то светится. Присмотревшись внимательнее, татарин ужаснулся, признав в стогах албасты. Он начал погонять лошадь, но сколько ни ехал, никак не может проехать стогов со светом возле них. Убедившись окончательно, что его преследует албасты, от испуга он ещё сильнее погнал лошадь, но безуспешно. После двух-трёх часовой гонки он подъезжает к тёмному лесу, какого и не было в этой местности. Слышит звуки музыки, звон колоколов, отдалённые человеческие голоса, мычание коров, ржание лошадей и т.п. ещё сильнее испугался наш бедный татарин и с молитвой поехал дальше. А стога со светом не отстают от него ни на шаг, всё сопровождают его. Посмотрел кругом: те же стога и тот же свет около них. Теперь он потерял всякую надежду на избавление. «Нападёт,— думает про себя,— албасты и задавит. Ну, будь что будет!» Лёг он в кошёвку (легкие сани) и пустил лошадь на волю… Слышит, вдруг пропели петухи и моментально исчезли и два стога, и свет возле них. После этого лошадь, почувствовав облегчение, побежала уже не рысью, а прямо вскачь, так что нельзя было удержать её. Наконец он приехал в незнакомую деревню и не может узнать, где он. После долгих соображений догадался, что это та самая деревня, через которую он проезжал ещё днём. Собрав последние силы, татарин поехал в свою деревню. Между тем уже стало светло. Когда он ехал, всё смотрел по сторонам, дивился на следы своих саней и вспоминал о своём ночном путешествии. Тут он оправился и, почувствовав своё освобождение от албасты, благополучно приехал в свою деревню. От этого нападения албасты татарин захворал и едва не умер. Если бы в ту ночь не пропели петухи вовремя, гибель его, вероятно, была бы неминуема.

Су анасы обитает как в больших, так и малых реках. Если человек ей попадается в руки, то она уже его не отпустит. Ловит она людей вечером, когда они купаются; может схватить человека также днём. Говорят, что су анасы питается человеческим мясом. Поэтому она внушает людям большой страх. Матери пугают малых детей, угрожая, что им явится су анасы и утащит их, если они пойдут одни на реку купаться.

Впрочем, если умилостивить су анасы, то в некоторых случаях она может быть и доброй. Существует по этому поводу следующий рассказ.

Одна водяница (су анасы) явилась мельнику и просила его о том, чтобы он доставил ей человека. Когда мельник отказывался исполнить её просьбу, она угрожала ему прорвать мельничный пруд. Действительно водяница несколько раз прорывала мельницу, и это было очень разорительно. Наконец хозяин мельницы решился удовлетворить её просьбу. Дав одному охотнику денег, он попросил его привести для водяницы мальчика. Однажды подкупленный охотник взял с собою 14–15-летнего мальчика и пошёл с ним охотиться на пруд. Охотились они почти до вечера. Под вечер парень убил одну утку. Чтобы достать утку из пруда, он, по совету охотника, снял с себя платье и вошёл по колена в воду. Вдруг мальчика не стало в воде. Он утонул, несмотря на то, что и плавать хорошо умел. На другой день мальчика нашли мёртвым вовсе не на том месте, где он упал. На этом основании предположили, что его унесла водяница. После этого случая та же водяница пришла поблагодарить мельника и даже приглашала его в гости к себе. Долго мельник не соглашался к ней идти в гости. Водяница начала являться по десяти раз в день. Волей-неволей мельнику пришлось согласиться идти в гости. Пред тем, как идти к ней, водяница предупреждала мельника, чтобы он на берегу реки закрыл глаза. Мельник решился исполнить и это. В одно мгновение он очутился в стеклянном доме под водой, где для него был приготовлен царский пир. Водяница угощала его, любезно с ним беседуя, как тёща с зятем. Из этого народная легенда делает вывод, что водяные, как и люди, бывают для добрых добрыми и для злых злыми. Довольно своеобразное понимание добра и зла.

В прежнее время жил один бедный человек, именем Гюль-назик. Он так был беден, что был беднее шайтана. У него было много детей. Этот Гюль-назик был очень ленив. Не стерпев бедности, вышел он однажды из дому и стал делать лук из тальника*, а из лучинки — стрелу. Потом пошёл в лес. Там встретился с одним дэвом. Гюль-назик, увидев его, перепугался, затрясся. Когда думал отвязаться от дэва, дэв подошёл к нему и спросил:

— Что у тебя,— говорит,— в руке?

— Лук и стрела,— отвечал Гюль-назик.— Из этого лука этой стрелой я хочу стрелять дэвов.

Дэв, услышав это, также испугался и от страха растопырился, как копна сена, начал огрызаться и потом сказал Гюль-назику:

— Пойдём, друг, ко мне — угощу тебя.

Когда Гюль-назик это услышал, ещё более перепутался: боится идти — и не идти тоже. Всё-таки пошёл с ним. Когда дошли до дома дэва, настал вечер. Дэв накормил, напоил, угостил Гюль-назика и дал ему постель лечь. Гюль-назик лег, но не спал. А всё-таки лежит спящим, думая: что будет? Дэв сказал жене своей:

— На нашу голову беда пришла, как выпутаться из неё? И много они об этом думали. Жена сказала:

— Когда он уснёт, мы принесём большой камень и положим на него. Камень задавит и убьёт его; а завтра его выбросим.

Гюль-назик, услышав это, продолжал лежать. Потом они (дэв с женою) вышли из дому за камнем. В это время Гюль-назик встал с места, положил полено, покрыл его шубой и сделал так, как будто бы тут лежал человек, а сам спрятался за печь. Они принесли камень и положили, а полено с треском переломилось. Спустя несколько времени вынесли камень. Когда вышли из дома, Гюль-назик опять лёг на своё место. Когда опять вошли в дом, Гюль-назик будто бы проснулся и, потянувшись, сказал:

— Ах, Диу-дус (друг дэв), твой дом очень беспокоен! С потолка на меня что упало: вошь ли, таракан ли?! Хорошо, что мы друзья, а то я ваш дом не знаю, куда дел бы.

Дэв, услышав это, опять испугался и не знал, как отвязаться от Гюль-назика, и хочет его провожать:

— Эй, Гюль-назик, я тебя до дома провожу. — Ярар (ладно)!

Вышли, а потом дошли.

Но Гюль-назик сказал:

— Диу-дус, погоди ты здесь, около двери: я скажу жене, чтобы она убрала дом для тебя, гостя.

Дэв остался за дверью, а Гюль-назик пошёл к жене и сказал:

— Жена, я привёл гостя тебе; скажу: давай есть, ты молчи до трёх раз. Когда скажу три раза, ты мне говори: чего принести? У нас ничего нет: свои дети голодны! Тогда я скажу тебе: голову принеси вчерашнего дэва и грудь третьегодняшнего.

Потом ввёл дэва и, посадив его, сказал жене: — Дай гостю есть!

Татарка три раза молчала, а потом в третий раз злобно вскрикнула:

— Чего принести? Не токмо гостю, у самих нет ничего!

а Гюль-назик говорит:

— Как не быть: есть голова вчерашнего дэва и грудь третьегодняшнего.

Когда услышал это дэв, поднял угол дома, выбежал и пошел по дороге. Попадается ему лиса, а дэв бежит, запыхавшись.

Лиса говорит дэву:

— Куда ты ходил?

Дэв говорит:

—Стой, не говори! Я чуть не погиб!

— Что же с тобою?

Дэв говорит: то и то.

Лисица:

—Эй, друг, ты напрасно боишься его, он очень смирен! Он ничего не может сделать! Я вчера у него съела десять кур. Пойдем опять, воротимся.

И воротились. Идут.

Тот (то есть Гюль-назик) услыхал и кричит:

—Иди, иди, лисица! Ну, обманщица: вчера у меня съела десять кур, обещала привести двух дэвов, а теперь одного ведешь! Но на сегодня будет: другого завтра приведешь.

Услыхав это, дэв сказал лисе:

Вот ты была надежным моим другом, а вела меня продать!

Взял ее за хвост и ударил оземь. Лиса издохла, дэв убежал, а Гюль-назик снял шкуру с лисы, продал ее, купил пищи и поел.