Почему обществу важна семейная история
В течение XX века крупные исторические события в нашей стране до основ перетряхивали жизни семей и целых народов. Революции, репрессии и войны отразились и на семейной памяти. Как после десятилетий замалчивания прошлого общество движется к восстановлению знания о предках и какие смысловые изменения это принесет будущим поколениям — в интервью Familio.media рассказывает социолог Леонид Блехер.
— Есть расхожее определение семьи как ячейки общества. Как эти микросообщества образуют более крупные группы?
— Есть семья и род. Семья — это родители и их дети («малая семья») или группа родственников, объединяющая несколько поколений («большая семья»). Род — это множество семей, связанных между собой общим происхождением, общими предками. Род — это могучая река, в которой отдельный человек — лишь одна капля. Эта река представляет собой реальную и очень влиятельную силу: род простирается во времени и пространстве значительно шире, чем личность. Отдельный человек появляется, живет несколько десятков лет и исчезает. Но он является безусловной частью семьи, которая существует дольше, чем один человек, и более распространена в пространстве. А еще он является частью рода, который существует много столетий.
Раньше для людей было привычным, что род — это что-то вечное: то, что появилось в начале существования народа, есть до сих пор и будет продолжаться дальше. Когда говорили о «захудалом роде», то есть исчезнувшем, у людей сжималось сердце от жалости.
Изучение рода — это размышление над ним и понимание того, что ты — часть большой группы людей, которые тебе чем-то близки. Ты являешься их продолжением, и продолжением тебя будут твои потомки. Мы с коллегами занимаемся изучением и осмыслением того, что происходило с нашими предками, как они переживали разные события и как принимали решения.
Это очень важная часть естественной почвы любого общества. Когда мы начинали работу, было ощущение, что эта почва у нас довольно бедная: люди мало знали о том, кто их предки и как они жили. Это процесс обогащения общественной почвы, восстановления дыхания общества.
— Как менялось у людей отношение к семейному прошлому в течение XX века?
— В нашей стране в течение практически всего XX века заниматься изучением своего рода и восстановлением родовой памяти было небезопасно. Иногда это грозило потерей свободы и жизни.
В советское время правящая идеология была такова: люди делились на тех, кто принадлежал к так называемым трудящимся классам и социальным группам (рабочие, крестьяне), и на тех, чьи родственники в прежние годы, десятилетия и века были представителями эксплуататорских классов: дворяне, духовное сословие, торговцы. Если предки человека были из этих групп, он должен был это скрывать, потому что мог навлечь на себя неудовольствие властей, проблемы в карьере и даже репрессии. А в сталинское время таких людей часто просто убивали. Поэтому люди избегали говорить об этом. В особенности же они не говорили об этом в семье: скажешь детям, они случайно где-то об этом расскажут и навлекут на тебя и на себя большие неприятности. Это было парадоксально: именно самые близкие тебе люди представляли собой большую опасность. И такое положение сильно влияло на отношения в семье, доверие между родственниками.
Детям не рассказывали о том, кем были их предки, причем старшие родственники молчали не только о происхождении предков, но даже об их благосостоянии — власти считали неблагонадежными и потомков зажиточных людей. Иногда для детей даже придумывались какие-то выдуманные истории о прошлом семьи.
В этом смысле все мы — люди моего поколения и младше лет на 20–30 — были обделены. Мы очень мало знали о том, кем были в действительности наши предки. Сейчас ситуация совершенно другая: нет этих идеологий, нет больше законов, по которым человек не мог узнать что-то о предках в архивах. И начинается долгий путь восстановления родовой семейной памяти. Это будет продолжаться, я думаю, еще два–три поколения. К исходу этого периода восстановления мы получим нормальное общество, где люди знают несколько поколений своих прямых предков и боковых линий. Мы станем нормальными людьми.
— Вы сказали, что люди вашего поколения были обделены. Как незнание истории своей семьи отражается на личном уровне и шире — на обществе? Чего вы были лишены?
— Считается, что каждый человек — его мышление, сознание, ценностные установки — состоит как бы из трех частей. Первая часть — ценности и представления о мире его народа. Вторая часть — ценности и представления о мире его семьи, рода. И третья часть с человеком рождается и уходит из этого мира — это индивидуальность, то, что свойственно только отдельному человеку.
Если говорить о второй составляющей, человек как часть своей семьи разделяет ее ценности. Он знает, как поступали его предки в прошлом, думает об этом, принимает и примеряет это на себя. Если он знает, что его предки были военными, то, становясь военным сам, он понимает, что продолжает семейную традицию. Он делает тот же выбор, что делали его деды и прадеды. Если человек чувствует, что его тянет к торговле, и знает, что он из семьи купцов, которая всегда этим занималась, — он ощущает свое единство и близость с этими людьми, которых давно нет на белом свете. Например, он раздумывает над тем, почему его предки некогда, пять веков назад, бросили всё и поехали в Сибирь осваивать эти земли, что-то добывать и торговать. Или над тем, что его предки пошли в армию, потому что им было важно защищать своих сограждан. Такое знание и такие раздумья меняют ощущение мира и пространство решений современного человека: он понимает, что за его спиной стоит несколько десятков человек, его предков, которых он, возможно, никогда в своей жизни не видел, но они ему близки. Для такого современного человека пространство его выбора становится значительно глубже и шире. Он начинает понимать и чувствовать, что он не один. Такое знание о предках необходимо нам самим — и тем, кто придет за нами.
— Что делать, если семейная история неоднозначна: например, известно о насилии в семье в прошлом или о том, что предок работал в НКВД? Как быть с такими историями о своих близких людях из прошлого?
— Здесь, конечно, нет и не может быть никаких заранее данных решений и ответов. Самое главное — надо об этом думать, пытаться понять не только то, что делали предки, но и почему они это делали. Исходя из чего они принимали те решения? Какие у них были ценности? Как бы вы поступили на их месте? Когда вы точно представляете себе причины их действий, вы можете решить для себя, что поступили бы иначе на их месте. Зная о своих предках, вы можете взять на себя ответственность за свое — иное — решение и в своей жизни осознанно думать и поступать согласно собственным ценностям.
— После распада СССР возникла волна интереса к семейному прошлому. И если раньше принадлежность к «эксплуататорским классам» скрывали, то в девяностые основные клиенты генеалогов — появившиеся богатые коммерсанты — пытались найти дворянские корни. Есть ли у людей сейчас такое желание?
— Действительно, в девяностые годы многим людям казалось: если они установят, что они из рода Романовых или даже Рюриковичей, то это как бы обратным ходом придаст им самим некоторый шик и блеск. Но это быстро прошло. Сейчас, когда на светском приеме в привилегированном обществе речь заходит о предках, самым классным считается проронить: «Мои предки были тульскими крестьянами» или «Мы из уральских рабочих». Тем самым человек как бы показывает: я вышел из самой гущи народа, мои предки и я имели такой порыв, силу, таланты и другие человеческие качества, которые помогли достичь успеха.
И в самом деле, беседуя с разными людьми, я вижу, что они с большим удовольствием рассказывают, как их предки вышли из самой массовой группы населения — крестьян. Четыре-пять поколений назад крестьяне, которые переезжали в город, становились рабочими, купцами, ремесленниками. Но исходно подавляющее большинство из них работали на земле. Основная масса людей, которые сейчас достигли любого уровня благосостояния, — из крестьян. Сейчас это считается почетным.
— Уже несколько десятилетий, с 90-х годов, ведется активная работа по восстановлению семейной памяти. Насколько глубоко сейчас спрятано прошлое людей, которые жили в XX веке?
— У нас не очень простая ситуация с допуском к архивам, поэтому часто узнать что-то о фактах XIX–начала XX века значительно легче, чем узнать, как жил человек в течение XX века при Советской власти. И сейчас нам нужно наладить механизм, при котором старшее поколение должно рассказывать детям, подросткам и молодым людям о жизни их предков. Пока это довольно затратное дело, только начинается создание организаций и сервисов, которые облегчают человеку доступ к этой информации.
Чем дальше будет уходить от нас советское прошлое, тем большую часть в обществе будут составлять люди без советского опыта — и тем проще будет государству облегчать доступ к историческим материалам. Поэтому нам надо просто делать свое дело и ждать, пока придет время. Гегель сказал: «Крот истории роет медленно, но роет хорошо». Так и в обществе — изменения будут происходить постепенно, но неустанно.
— Как вы думаете, как сегодняшняя государственная политика памяти влияет на семейную историю?
— С моей точки зрения, практически никак. Как сказал один общественный деятель, у которого я брал интервью для составления его родословной, лучше всего, если государство на тебя не обращает внимания. Немножко хуже, если оно на тебя обозлилось и вредит. Но самые кранты приходят, если государство хочет тебе помочь. Но сейчас государству не до прошлого. Нынешняя государственная структура и ее подход к управлению Россией — это не про слова. Власти считают, что население может говорить все что угодно и выпускать любые книги.
У нашего государства с древним византийским прошлым XII–XIII века очень тяжелая рука. Если государство кладет свою руку тебе на голову — даже для того, чтобы просто погладить, — у тебя начинают трещать позвонки. Пока мы их не замечаем, они нас не замечают, все хорошо. Люди должны возвращать себе свое прошлое сами, без государства.
