Прапрадеды академика Сахарова, жонглирующий апельсинами Галич и «Особая папка» Гроссмана
21 мая, в день столетия со дня рождения знаменитого ученого и правозащитника Андрея Сахарова, состоится премьера документального фильма Елены Якович «Дело Сахарова». Мы поговорили с автором фильма и узнали, как в работе с документами всегда находится место чуду и почему режиссеру важны не только герои ленты, но и их корни.
Елена Якович — автор сценария и режиссер десятков документальных фильмов. Лауреат российских и международных премий, в том числе: «ТЭФИ-95» за лучший телевизионный фильм «Прогулки с Бродским»; Гран-при международного кинофестиваля в Югославии «БАР-95» за фильм «Брестское гетто»; диплом жюри ХХ Российского кинофестиваля «Литература и кино» в Гатчине и специальный приз «Лица России» VII фестиваля Российского документального кино в Нью-Йорке за фильм «Василий Гроссман. Я понял, что я умер». Автор книг «Дочь философа Шпета», «Прогулки с Бродским и так далее», «Вячеслав Вс. Иванов. И Бог ночует между строк». Режиссер видеоряда выставок «Взгляни в глаза войны» и «Некто 1917», автор идеи и куратор выставки «Неизвестный Берлин, май 1945». В эфире Первого канала были показаны ее фильмы «Александр Галич. Навсегда отстегните ремни» и «Анна Ахматова. Вечное присутствие».
«Мои герои всегда были преследуемы властями»
— Елена Львовна, безусловной ценностью ваших фильмов являются не только главные герои, но и те, кто о них рассказывают: часто это самые близкие родственники и друзья. Великий талант — найти таких людей, уговорить на участие в съемках и, самое главное, разговорить. Кроме этого, в ваших фильмах большое внимание уделяется архивным историческим документам, без которых, кажется, можно и обойтись, имея столь замечательных героев и свидетелей событий. С архивами нужно много работать, добиваться разрешения на доступ, искать в огромной массе ветхих бумаг нужный документ. Насколько важно для вас как для режиссера работать с оригинальными бумагами, имеющими историческую ценность?
— Это для меня очень важно! Потому что герои моих фильмов почти всегда были преследуемы властями. А это значит, что нужны точные доказательства и документальные свидетельства. Тем более, что сейчас многие архивы открыли. Мне интересно не только то, что делали мои герои в своей жизни, но и как на это реагировали власти. Поэтому документы — это очень важно, это вписывает жизнь моих героев в контекст эпохи. Интересно, что большинство документов мои герои в глаза не видели.
Во время работы над фильмом об Андрее Сахарове произошла невероятная история. Мы обнаружили документы, о существовании которых он наверняка и не подозревал. Оказывается, в 1975 году, сразу после вручения Нобелевской премии, его вместе с супругой Еленой Георгиевной собирались выслать из Москвы. Мы обнаружили документы за подписью Андропова и генерального прокурора с предложением отправить Сахаровых в Екатеринбург-44, то есть в Новоуральск. И если бы это случилось, то, конечно, поменялась бы их дальнейшая судьба. Но Брежнев на документе поставил резолюцию: «Признать несвоевременным». И я специально именно с этого начинаю свой новый фильм «Дело Сахарова».
А некоторые мои герои вообще сами создавали документы. Так было в случае с Василием Гроссманом. Свою знаменитую встречу с Сусловым Гроссман записал от руки, вернувшись домой после беседы, которая определила его жизнь и судьбу его романа. В фильме есть этот документ, прожженный сигаретой. Из него понятно, что не говорил Суслов писателю знаменитой фразы: «Пусть пока рукопись полежит у нас. Может быть, через триста лет ее опубликуют». Рассказывая жене об этом разговоре, Гроссман и произнес слова, взятые мною в название фильма: «…Тоска была, я понял, что я умер». А какие письма они писали вождям — Гроссман Хрущеву, Сахаров Брежневу!
Фильм про Гроссмана — мое первое кино, где были так важны документы. Кто-то говорит, что в фильме «скучно бумажку показывать». Действительно, это всегда проблема. Но как эту «бумажку» показать — это тоже очень важно.
Кроме того, на Гроссмана была заведена так называемая «Особая папка» — документы высшей степени секретности. Этого «удостаивались» далеко не все. Такие папки заводили только на значимых в политике и культуре фигур, привлекающих особое внимание высших властей.
Есть такой архив — бывший Президентский, он же бывший архив ЦК (ред. ныне РГАНИ), куда отправлялись все самые важные документы. И в частности, переписка высших чинов КГБ с высшими чинами ЦК. Обычно в архивах меня сотрудники знают, многие помогают найти нужные бумаги для фильма. А тут мне сказали: «Сами изучайте». Времени у меня было, как всегда, мало, и я совершенно запуталась в огромной куче документов.
Вдруг рядом сидящая женщина — просто посетительница архива — сказала: «Попросите у них «Особую папку» Гроссмана». И мне принесли эту «Особую папку». А там — история ареста рукописи романа «Жизнь и судьба» во всех подробностях. Они боялись, что «Жизнь и судьба» уйдет за рубеж, как однажды пастернаковский роман «Доктор Живаго». Поэтому «Жизнь и судьбу» конфисковали и «взяли на хранение» в КГБ. Но Гроссман его больше так и не увидел. Эта «Особая папка» мне очень помогла в создании фильма.
«Боже мой, я первая ее беру!»
— В финале фильма «Василий Гроссман. Я понял, что я умер» сотрудники КГБ передают в архив библиотеки рукопись романа «Жизнь и судьба», которая была изъята у писателя. И именно это событие по сути стало началом его конца…
— Василий Гроссман через три года после этого умер. Они его этим самым практически убили, уничтожили.
— И вот спустя полвека вы становитесь свидетелем того, как из закрытых архивов вынимают ту самую рукопись. Это было счастливое совпадение? Режиссерская удача или специально подготовленная история для финала фильма?
— Нет, это не было заготовкой. Но я с самого начала думала о том, что нужно попробовать попросить архив ФСБ разрешить мне взглянуть на арестованную рукопись. Руководство Государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ) написало официальное письмо с этой просьбой. Ответа не было ужасно долго. Я уже заканчивала работу над фильмом и махнула на это дело рукой. Но вдруг мне звонят из Архива и сообщают: «Они собираются отдать нам все, а мы даже не знаем, что это такое нам собираются отдать». Я говорю: «Я-то знаю, потому что я видела документ, где написано, что рукопись и столько-то машинописных экземпляров романа взяты на хранение, есть документ, в котором Андропов пишет Брежневу полный отчет об этом».
И вот мы приехали в читальный зал ФСБ на Кузнецкий мост. И вдруг десяток сотрудников в белых перчатках начинают выносить папки и по очереди их метать на стол. Мы совершенно ошалели. У меня стоит оператор и рядом его внук-помощник с маленькой камерой. Сотрудники листают рукопись Гроссмана, директор архива все это комментирует. Я в какой-то момент спрашиваю оператора: «Саш, у тебя звук включен?» Он говорит: «Нет». «Ты с ума сошел, как это?!» — почти кричу. Оказывается, у его внука был включен звук на маленькую камеру. Этого нам хватило для фильма.
Потом я предложила сотрудникам архива пригласить родственников Василия Гроссмана, и мы сняли, как его дочь Екатерина Гроссман-Короткова знакомилась с этой рукописью. Это был очень счастливый момент в ее и моей жизни.
Когда я взяла эту рукопись в руки, то почти воскликнула: «Боже мой, я первая ее беру!» Я обычно не фотографируюсь во время съемок, но здесь впервые попросила меня запечатлеть с одной из папок. На память. Потому что это правда был для меня очень волнующий момент.
«Я просто старался быть достойным своей судьбы»
— Вы уже упомянули, что ваш новый фильм, рассказывающий про Андрея Дмитриевича Сахарова, основан на большом количестве документов. И каждый раз эти документы нужно найти, уговорить начальников открыть к ним доступ. Вам помогает ваша репутация известного режиссера и ваш бэкграунд?
— Конечно, помогает. Я со многими директорами архивов общаюсь и даже сдружилась. Но с документами Сахарова работать было легче, потому что в Москве есть потрясающий Архив Сахарова в их с Еленой Георгиевной мемориальной квартире на Чкалова. И я не искала документы по архивам, а брала там. С одной стороны, мне было проще, а с другой — надо было разбираться самой в каждом документе.
Уже в Арзамасе-16 мне попался один поразительный документ. Мы знаем, что Сахаров был отцом водородной бомбы…
— В чем его упрекают все, кому не лень.
— Я не понимаю этого упрека, если честно. Потому что это случилось сразу после взрыва в Нагасаки и Хиросиме, и, как говорил сам Сахаров, «пока мы можем утешать себя тем, что отодвинули возможность войны вообще». Но дело не в этом. Когда взорвалась наша советская атомная бомба после американской, мир встал на уши, и американцы сказали, что будут делать свою водородную бомбу. А Сахаров к тому времени уже изобрел совершенно новый принцип ее конструкции, свою «слойку» придумал. Тогда ему было всего 27 лет.
Берия пишет Сталину проект постановления на изготовление водородной бомбы. Сталин его подписывает. В постановлении указано: «К 1952 году произвести испытания изделия РДС-6 по принципу, предложенному Сахаровым». Представляете, именной строкой в правительственном постановлении новоиспеченный аспирант Сахаров! Документы в любом фильме играют важную роль, но только если их уметь правильно читать.
— Как вам работалось над фильмом о столь значительной, сильной фигуре, как Андрей Сахаров?
— Мне нелегко дался этот фильм. Я снимала его в Москве, Ульяновске, Сарове, Вашингтоне, Бостоне, Лондоне, разговаривала с родными Сахарову людьми, близким кругом, физиками и правозащитниками… Удалось ли мне понять то, что он сам назвал простым словом «поворот» и что перевернуло его и их жизнь, да в общем-то, судьбу страны и мира тоже? Не знаю. Знаю только, что это была очень цельная жизнь, в которой он сначала гениально делал одно дело, а потом не менее гениально другое. И как-то он сказал Татьяне Янкелевич: «Я просто старался быть достойным своей судьбы». 14 декабря 1989 года, за три часа до смерти, Сахаров дал интервью для фильма о Семипалатинском полигоне, говорил о том, что прогресс неостановим, что человечество держит экзамен на выживание. Как будто сегодня говорил.
«…И мой глуховатый голос войдет в незнакомый дом»
— Еще один удивительный герой другого вашего фильма — Александр Галич. При его огромной славе, успехе и популярности при жизни, мало что сохранилось на пленке. Почти нет фото и видео. Как вы преодолевали эту проблему во время работы над картиной?
— Вы как-то очень точно пошли по героям. Гроссман, Галич и Сахаров. Это очень для меня важная история. Эти три человека были такого высочайшего уровня, какого мы никогда уже не встретим. Люди, которые своим талантом и умом достигли в профессии многого. И были абсолютно заслуженно обласканы властью. Чтобы продолжать жить дальше, им даже подлостей не надо было никаких совершать. Они каждый в своей сфере жили и процветали. Но все трое в какой-то момент не смогли идти против себя. Не смогли остановиться и предать то, что считали верным и правильным. И, изучая документы, я видела не раз, как их пытались «наставить на путь истинный», как им говорили, что понимают — они просто «оступились», и партия готова их простить. Но ни Гроссман, ни Галич, ни Сахаров не смогли пойти против своих убеждений. Отчего и пострадали в конце концов.
Теперь о Галиче. На создание фильма к его столетию мне было дано всего три месяца. Видеозаписей с его участием было крайне мало. Была запись его единственного разрешенного концерта в Новосибирске и обрывки любительских съемок.
Мы даже поспорили с его сыном Гришей Михновым-Войтенко, который сказал, что я не найду больше не единого кадра. И в тот момент, когда я подумала, что он прав, кадры посыпались, как из рога изобилия. Работал на этот фильм весь мир — поклонники Галича и сейчас живут в разных странах.
Мы случайно нашли видеокусок, выброшенный в интернет, где Галич гуляет с режиссером Юрием Любимовым. Стали искать, откуда эта хроника, и оказалось, что кадры взяты из архива Никиты Богословского. После этого его жена поручила специалистам пересмотреть весь огромный архив, и они нашли множество кадров — например, как Галич и Гайдай жонглируют апельсинами. Эти уникальные кадры так и лежали бы мертвым грузом, если бы не работа над фильмом.
Есть кино, которое брат Галича гениальный оператор Валерий Гинзбург и режиссер Иосиф Пастернак сняли сразу после его смерти. Я просила Пастернака найти исходники, а он мне ответил, что все, что было, он уже использовал у себя, а больше ничего не осталось. В итоге мои французские друзья при помощи Пастернака все-таки вышли на одного человека, который когда-то работал на студии, где делали тот фильм. И уже через три недели я сидела и смотрела хронику. Мы получили полный концерт Галича и взяли оттуда неопубликованные ранее вещи. И вот работа над фильмом идет к концу.
Вдруг одна из родственниц Гинзбурга вспоминает, что у нее в архиве была еще одна хроника, и отдает мне белую коробочку. У меня таких коробочек с его голосом было полно. Меня она совсем не заинтересовала. Прошу оператора просто ее подснять. Красивая белая коробочка с надписью «Галич». Он ее подснял и решил открыть. А там оказалось видео 8 мм, и на кадрах Галич с гитарой. Отдаем пленку в оцифровку и получаем съемку квартирника Галича, сделанную в Алма-Ате. Это была единственная съемка его квартирника, и там сидит и слушает его писатель Юрий Домбровский.
«Она была как машина времени для нас»
— Хочу поговорить с вами еще об одном фильме — «Дочь философа Шпета». Familio занимается семейными историями, и эта особенна интересна. Тем более, что сам фильм получился не столько про судьбу ученого, сколько про его большую семью и время. Эта история сама собой так сложилась? Или сыграло роль то, что главной героиней была внучка известного философа, а не он сам?
— Я всегда хочу понять, откуда пошла семья, какие у человека корни. Свои я знаю очень мало. Как почти во всех еврейских семьях в России, я знаю родственников только с одной стороны — со стороны бабушки. А ведь это знание очень важно для человека. Мне немного жаль, что я в свое время никого не расспросила подробно о своих корнях. А сейчас уже все ушли. Да и надо было расспрашивать не маму, а бабушку. Мама ничего не знала, потому что бабушка с молодых лет все свои связи скрывала. Две ее сестры вышли замуж за большевиков, одна уехала через Шанхай, а другая, самая красивая, Ребекка, связалась с белыми. И про нее вообще в семье молчали. Вот эти мои личные истории мне очень хочется восстановить.
Потому мне в работе над фильмами всегда интересно понять, откуда и от кого человек произошел. И, конечно, в случае с Сахаровым мне было важно, что он был из очень родовитой семьи, связанной разными узами и с Якушкиными, и с Гольденвейзерами. Сахаров — арбатский ребенок, который вырос в семье советской интеллигенции с могучими дореволюционными корнями: в роду были священники, офицеры, адвокаты.
Семейная история Сахарова рассказана в фильме близкими ему людьми. Впервые согласились дать интервью его дочь Любовь Сахарова, двоюродная сестра Мария Сахарова, внучка Марина Сахарова-Либерман, дети Елены Боннэр Татьяна Янкелевич и Алексей Семенов, ее невестка Елизавета Семенова — поэтому в нем много подробностей быта, семейных альбомов, неизвестных фотографий и писем. Семейную линию Сахарова я простраиваю в фильме. Так далеко в своих картинах — до уровня прапрадедов — я обычно не хожу. Но в случае с Сахаровым это было интересно.
Что касается фильма про внучку Шпета — мне все талдычили, что нужно делать фильм про некую «бабушку Шпет» (на самом деле ее звали Марина Густавовна Шторх). Я не понимала, зачем и почему. Потом мы с ней случайно встретились на дне рождения ее внучки Кати Марголис в Поленово. И как только я ее увидела, как только она стала рассказывать про 1924 год и про то, что рядом с ней жила Анна Тимирева, возлюбленная Колчака, я поняла, что пропала — бабушка Шпет мне очень нужна. Ей тогда уже было 96 лет. Она была как машина времени для нас. Это было такое сокровище: все те люди, которых она видела и которые жили с ней в одном доме, многочисленные связи и разветвления, богатейшая родословная. Я увидела, что самая настоящая интеллигенция уцелела. Они до сих пор живут в Москве в некоторых домах.
— Несмотря на репрессии и расстрелы в советское время, этот слой людей сохранился?
— Абсолютно. Вы видели, какое в фильме большое количество фотографий? У них же дом — как музей. Хранится все, потому что для семьи это очень важно. Они оберегают свою историю, свою родословную.
— Если бы все ваши герои раньше позаботились об этом, то вам бы как режиссеру легче работалось?
— Мне и так легко работается. Как правило, где-то все еще хранится. У Бродского, например, отец был фотографом, поэтому его жизнь задокументирована очень хорошо. Архив Эрнста Неизвестного постепенно восстанавливается. По Сахарову собрано много документов, семейные альбомы прапрадедов, свидетельства о рождении. Поскольку у него была дворянская семья с традициями, там все документировано и все сохранилось.
— Ваши герои — это в основном люди ХХ века. Мы сейчас прожили почти четверть XXI века. Появились ли какие-то личности, которые вас так же захватили, заинтересовали? Не хочется снять кино про человека этого века?
— ХХ век для меня важнее. XXI век пока так не удивляет. У меня ощущение, что наш календарный век начался в 2021 году, с момента начала пандемии: что-то произошло, и век стал совсем другим. К новым героям пока интереса не появилось. Я еще не со всеми героями прошлого века имела дело, и еще есть несколько людей, о которых хочется снять фильмы.
