«Сына я воспитываю так, чтобы обе бабушки были довольны»
Маша Рупасова с 2013 года пишет для детей стихи и нон-фикшн. В ее книгах фантазии переплетаются с бытовыми темами, а родне уделено особое место.
— В ваших книгах часто встречаются стихи о бабушках и дедушках — почему? Что эта тема значит для вас?
— Это правда, бабушки и дедушки встречаются часто, и в стихах, и даже на обложках. Моя первая книга стихов называется «С неба падали старушки». Дедушки тоже есть — в сборнике «Дедушка, ты гдедушка?». А недавно вышла книга под названием «Где растут бабули».
Наверное, я написала столько стихов о бабушках, потому что я все еще очарована золотым сиянием своего детства, где бабушки были одновременно и теплыми, живыми, и слегка мифическими персонажами, некими прародительницами.
Ведь в детстве и мама с папой ощущаются огромными извечными существами, истории про их детство воспринимаются как сказки народов мира, а уж бабушки! Бабушки родили маму с папой, слыханное ли дело! Но в пять-шесть лет ничего не остается, как поверить в эти чудеса и принять правила игры, где непредставимо взрослые люди тоже являются чьими-то детьми.
Мамина мама — это мощная статусная фигура! Так же, как и папина. Я помню, как-то за обедом бабуля шлепнула моего отца ложкой по лбу. Вот это поворот! Ха, значит, и на маму с папой есть свои мама с папой?!
И это одна сторона медали. Та, где бабушки и дедушки облечены невероятной властью и связаны со Временем (с большой буквы), они живут откуда-то из чудовищной глубины веков. В шесть лет невозможно представить Время — не хватает ни силы мысли, ни воображения.
А с другой стороны — от бабушек и дедушек исходит ровное, как от каменной печи, тепло. Они свою трудную работу выполнили — вырастили детей, и теперь им доступна роскошь просто радоваться внукам. Самому факту их существования. А дети ценят такое отношение.
Это, мне кажется, главное человеческое счастье: нравиться своим близким и быть чьей-то радостью — просто так, вне шкалы достижений и соответствия каким-то школьным или социальным стандартам.
Я от этой радости питаюсь уже бог знает сколько времени. Двадцать пять книг написала — и у меня ощущение, что могу еще столько же. Те, детские, батарейки не кончаются.
— Судя по вашим интервью, вы были очень близки с бабушкой. Какой она была, что вы запомнили? Как она на вас повлияла?
— Я была близка с обеими бабушками, хоть и по-разному. Бабушка Марья Николаевна была озорницей и хулиганкой, несмотря на то, что принадлежала к строгому протестантскому течению. Она неукоснительно платила церковную десятину, почитала субботу, много молилась, но при этом все известные мне матерные частушки я тоже узнала от нее. Могу сходу проголосить штук двадцать, а так помню не меньше трехсот, наверное. Она была деревенская, стойкая, очень много пережившая и сохранившая горячий интерес к жизни до своих девяноста лет. Ее дочь, моя мама, такая же — чем дальше, тем сильнее я восхищаюсь ее жизнелюбием.
У меня есть две книжки — «Сказки о царе Колбаске» и «Кисельные берега». Их очень хвалят за связь с устной сказочной традицией. Вот они написаны в соавторстве с моей бабушкой Машей, которая в моей голове жива. Когда в Перми поставили кукольный спектакль по «Кисельным берегам», мне показалось, что Марье Николаевне это польстило.
Бабушка Валя, Валентина Семеновна, была другая, она была изобретательница и фантазерка, до последнего надеялась увидеть инопланетян. Она была совсем необразованная, деревенская, как и баба Маша, но почему-то пришельцы не давали ей покоя.
Вечерами в деревне бабуля все смотрела на небо, на звезды и говорила мне: «Марья, ну ведь не может быть, чтоб там никого не было, а?»
В последние годы жизни ее измучила деменция, меня она уже не узнавала. Никого не узнавала. Но я прорывалась к ней сквозь всю эту мутную тьму при помощи инопланетян. Врала ей напропалую: что космический корабль приземлился на Лубянке, что зеленые человечки одной старухе вылечили ногу, рыжего милиционера спасли от заикания, а старому деду вернули память — он все забывал, а тут вдруг перестал. И у нее ненадолго глаза загорались, как раньше. Потом и это окошко захлопнулось. Но это говорит о ее личности, правда же? Человек в глубокой деменции помнит, как смотрел на звездное небо и мечтал о том, что мы не одиноки во Вселенной.
Ее влияние на меня огромно. На психотерапии я узнала, что получила от нее не только светлые и радостные подарки, но и темные — я впитала ее тоску, ее несбывшееся, ее страхи. О своей взрослой боли бабушка не распространялась, но оказалось, что когда ребенок любит, он скачивает со взрослого всю информацию пакетом, независимо от того, как хорошо ты прячешь свою боль. Наверное, об этом имеет смысл знать до того, как заведешь ребенка.
— У вас есть стих о прабабушке, о том, как своеобразно дети понимают прошлое. А как ваш сын понимает прошлое, что знает о нем?
— Лет в восемь сын подошел ко мне и спросил, какой у меня год рождения — тысяча девятьсот или тысяча восемьсот. Оказалось, он пытается зарегистрироваться в какой-то игре от моего имени, почту написал правильно, а на веке срезался. Год назад он, будучи уже неглупым десятилетним мальчиком, спрашивал моего мнения по поводу расстрела царской семьи. Спрашивал, если не как очевидца, то как современника. Вот такая хронология в голове у человека, и он в этом не одинок. Поэтому, когда я пишу книги о происхождении человека, я прошу иллюстратора нарисовать таймлайн, где дети смогут вписать свой год рождения и соотнести масштабы времени. Хотя мой сын честно отмечал себя на этих временных лентах, считая меня при этом ровесницей Николая Второго. Потому что одно дело — это ты, маленький и совсем детский, а другое дело — большая взрослая мама, которая ощущается вечной, как Эверест.
— Как глубоко вы знаете историю своей семьи? Кем были ваши предки?
— Я знаю нашу историю до прабабушек. Все мои предки были крестьянами, я только третье поколение городских в нашей семье. Фотографий прабабушек, например, я не видела, деревенские тогда не фотографировались. Бабушек впервые сняли на совершеннолетие. Но зато я успела познакомиться с двумя прабабушками лично. Одну запомнила смутно, скорее, в виде ощущения, а вторую помню довольно хорошо, в том числе по запаху. Она нюхала табак и мне дала попробовать лет в пять. Я думала, что у меня лицо отвалится от чихания.
— Были ли в вашей семье свои традиции? Какие из них вы храните?
— У нас в семье было много книг, и мама постоянно нам читала. И нас с братом приучила — мы читали запоем, годами. Представляете, какая роскошь — несколько лет подряд читать книги! Жадно глотать романы и повести, ценить книги потолще, радоваться походу в библиотеку, словно это кондитерский магазин, пропадать в других мирах с самыми умными в мире собеседниками!.. Кроме того, наша мама — талантливый и увлеченный рассказчик, она умела заинтересовать нас самыми внезапными и разнообразными сведениями, зачитывала нам отрывки из книг, которые читала сама. С ней было интересно. Я вот сильно не уверена, что моему сыну со мной так уж интересно, думаю, у меня нет таланта увлечь. Но я стараюсь. Если не увлечь, то просто рассказать о том, что меня сегодня удивило.
—Есть ли теперь в вашей собственной семье традиции, которые вы придумали сами?
— У нас есть традиции, но они сформировались сами под воздействием трех небесных тел — муж, сын и я. Мы не любим долго сидеть на одном месте, одна из наших традиций — это путешествие на машине куда-нибудь. Мы снаряжаемся основательно: я придумываю словесные игры в дорогу, ребенок собирает плейлист, а папа у нас всегда готов прочесть лекцию о кварках, об антиматерии или о сложной работе дрожжей.
Время от времени мы устраиваем квесты с поиском сокровищ для сына и его друзей. 1 декабря ребенок получает календарь ожидания Нового года: 31 пакетик со всякими заданиями, головоломками и маленькими сюрпризами. Очень любим смотреть вместе кино. Ребенок наконец дорос до нашего чувства юмора, и совместные просмотры стали приносить двойное удовольствие — от самого кино и от того, как тонко реагирует ребенок.
— В одном из интервью вы говорили, что состоите «из фольклора, истории, деревни». Что это значит для вас?
— Для меня это означает неразрывную связь с родиной моих бабушек — Липецкой областью. Я так давно и сильно люблю реку Красивая Меча, на которой стоит деревня одной из бабушек, что уже перестала понимать, кем бы я была без этой любви и без этой реки.
— Расскажите о вашем детстве — чем вы занимались, во что играли, что больше любили?
— Помимо чтения я любила сидеть на деревьях и считалась девочкой не без странностей. Очень много сочиняла как сознательно, так и бессознательно. Много экспериментировала с реконструкцией реальности, с враньем, проще говоря. Иногда вранье или выдумка оказывались куда более логичными и последовательными, чем реальность. Я иной раз путалась, где скучная правда, а где правда, которую я сочинила.
Игры я придумывала на ходу и продолжаю по сей день. Чужую игру тоже могу поддержать. В конце каникул мы с подругой повезли детей на золотомойню, чтобы дети попробовали мыть песок с вкраплениями желтого металла, выполняющего роль золота. И я вошла в такой раж, что потом было неловко перед подругой. Полчаса не могла оторваться.
А любила я всё. Хороший вопрос про любовь, я как раз последние дни думала о том, как сильно я любила все, что мне подворачивалось под руку. Все безусловно принимала, во всем видела хорошее, на чувствах не экономила и даже не подозревала о том, что это возможно. Честно все переживала всей собой. Пытаюсь понять, мне жаль, что я изменилась, или же есть некоторое облегчение в связи с этим.
— Вы пишете для детей. А какие книги вам читали в детстве? Как чтение повлияло на вас, что дало вам?
— Мама читала нам все, что удавалось достать — тогда на книги шла охота, сдавалась макулатура, были очереди. Точнее, мама читала нам детское, а я догонялась всем подряд. «Гидроцентраль» Мариэтты Шагинян? Отлично! Журнал «Крестьянка»? Спасибо, прочитаем от корки до корки! «Кастрация крупного рогатого скота»? Ну, наверное, это книга про деревню, дайте две! Я читала много стихов — мне кажется, это тоже мамина заслуга — и любила учить стихи наизусть, «Онегина» и «Полтаву» знала целиком, сейчас помню кусками. На семнадцать лет влюбленный мальчик подарил мне тринадцатитомник Тургенева — и самое интересное, что я прыгала до потолка. По поводу влияния чтения — мне кажется, чтение дало мне меня. Это было прекрасное время, двадцать лет жадного чтения, двадцать лет любви.
— Как вас воспитывали старшие родственники? Пронесли ли вы какие-то ценности через года? Повлияло ли это на то, как вы воспитываете сына?
— Мои бабушки были противоположностями друг друга во всем. Даже боги у них были разные. У бабы Маши суровый и беспощадный, хмурый, тяжелый, запрещающий готовить и смеяться по субботам. У бабы Вали был бог легкомысленный, березовый и сине-голубой, как оградки на деревенском кладбище. Бабушка Валя бунтовала: терпеть не могла попов, а церкви при этом любила. В наличии бога она тоже, кстати, сомневалась, а вот святая вода ее в высшей степени устраивала как средство лечения. И так во всем. Так что я усвоила обе системы ценностей. При их столкновении высекаются интересные искры.
Сына Макса я воспитываю так, чтобы обе мои покойные бабушки были довольны. Понятное дело, приходится мошенничать. Я, скажем, на него не кричу — и этим довольна баба Валя, а внимание бабы Маши я на этом спорном факте не заостряю. Ей я рассказываю о том, что Максим помогает по дому и носит тяжелые сумки с продуктами. Это бабушка Маша одобряет. Я у него, кстати, спросила о ценностях, которые, по его мнению, ему транслирую. Максим сказал: «Ну, ты хочешь, чтобы я сохранил доброе сердце, но при этом мог за себя постоять». Наверное, да. Так и есть.
