«Ты понимаешь, что машина времени — вот она!»
Алексей и Анастасия из Москвы называют себя искателями артефактов и не любят слово «кладоискатели». Все потому, что большинству людей кладоискатель представляется черным копателем, бродящим по полю с металлоискателем, — а большинство находок Алексея и Анастасии обнаружены без использования специальных приспособлений. Да и сокровищами они считают не монеты и драгоценности, а обычные бытовые вещи вековой давности.
Что такое «складки времени» и как они возникли
В дореволюционной России и при образовании СССР остро стояла проблема вывоза мусора. Часто люди не имели возможности или желания вывозить мусор за свой счет и выбрасывали его куда придется. Например, было принято копать ямы во дворах и заполнять их бытовыми отходами — в любом квартале можно было обнаружить одну или несколько мусорных ям. Люди выбрасывали в ямы ненужное стекло, битый фарфор, изношенный текстиль, сломанные вещи, объедки, кости — все, что уже нельзя применить в быту. Любое углубление в земле, склон холма, чердак, затопленный подвал, место под полом, обшивка стен — все заполнялось выброшенными вещами.
Анастасия называет эти места «складками времени»: «Если время воспринимать полотном, то наши “складки” — это такие укромные места, где время остановилось и вещи дожидаются момента, когда мы их обнаружим». Сто лет назад эти вещи были совершенно обычными и не особенно ценными для своего владельца, а сегодня представляют краеведческий или исторический интерес. Вещи из стекла, фарфора, цветного металла — то, что обычно не портится в земле — можно обнаружить во время прокладки новых коммуникаций: роя землю экскаваторами, рабочие натыкаются на старые засыпанные ямы. Бумажные находки чаще попадаются в обшивке или на чердаках ветхих домов, подлежащих сносу.
«Такие места попадаются далеко не всегда — требуются долгие прогулки и изучение местности, — рассказывает Анастасия. — Мы исследуем все углы и чердаки заброшенных московских домов, дома под снос, реконструируемые дома, их подвалы, места, где век назад были свалки, места сражений. Иногда с охраной интересующих нас объектов можно договориться, и нас пускают. Люди, работающие там, часто не знают, что можно обнаружить, — но слушают нас с интересом и содействуют. В подавляющем большинстве случаев все, что было выкопано экскаватором, вывозится на мусорные полигоны. Реконструируемые дома изнутри вычищают до каркаса, а старую засыпку чердаков и подполов увозят на свалки. По большому счету, мы можем назвать себя спасателями бытовой истории нашего города и стараемся просвещать рабочих и охрану — рассказываем о том, что “ерунда”, найденная ими, может иметь историческую ценность».
На местах боевых действий, говорит Алексей, тоже можно найти много интересного: «Когда я только начал копать, мне дико хотелось найти каску. Но в течение семи лет мне попадались только какие-то куски от них, и я их восстанавливал с маниакальной одержимостью. А потом был год, когда я эти каски собирал везде, они буквально шли ко мне в руки. Еще был год, когда «шли» одни монеты, и был год лопат — саперных, крестьянских, самых разнообразных».
Шесть самых интересных находок
«Самая чудная наша с Лешей находка — керамическая банка из-под черной икры, которую мы обнаружили в раскопанном подвале давно снесенного дореволюционного дома, — рассказывает Анастасия. — К новостройке тянули коллектор и был раскопан пустырь в центре города. Мы отправились туда на раскопки небольшой компанией, и пока охранник, стоя над ямой, рассказывал нам байки, мы ковырялись в обнажившейся помойке царского времени. В первую ночь (мы копали ночью, чтобы не мешать основным работам) Леша нашел крышку от банки, имитирующую поверхность черной икры, и принес домой. Во вторую ночь где-то рядом начала копать я — и вдруг увидела край банки. Оказалось, что это — дореволюционная банка от черной икры с именем и адресом производителя. Когда я пришла домой и примерила на нее вчерашнюю крышку, найденную Лешей, оказалось что это родной комплект!»
Флакончик старой Покровской Аптеки Миндера. «Замечателен он тем, что сохранил на себе сигнатуру — это треугольный кусочек бумаги, который прикреплялся к горлышку и на котором был написан рецепт, указания по применению, имя провизора и название аптеки. Обычно эту бумагу отрывали от флакона, чтобы удобно было пользоваться, но в этот раз его оставили. И теперь у меня есть флакон с «фатой». Правда, похоже?»
Солдатская ложка. «А вот другой случай, когда мы нашли одну вещь на двоих с разницей в полгода. Раскопки проходили в лесу, где во время Великой Отечественной войны велись бои с участием сотен тысяч человек. Судя по всему, один из солдат сломал ложку и выбросил ее. Когда я приехала в этот лес в первый раз, то нашла ручку от этой ложки. С одной стороны ручки было выцарапано «Оля», с другой — «Рая». Меня впечатляет в военных находках такой окопный быт: вся война концентрируется в одной вещи. Это не про массовые бои и подвиг народа. Это про одного человека, который попал на войну и написал на личной вещи о тех, кто был ему дорог, судя по всему.
Через полгода на раскопках в этом же лесу Леша нашел вторую недостающую часть — черпало от этой самой ложки. Невероятно, что лес, хранящий историю, дал нам с разницей в полгода вещь человека, который жил почти 80 лет назад и видел страшные вещи».
Еще одна найденная на чердаке вещь — закрытая жестяной крышкой банка из-под крема для обуви. Роман Кёлер выпускал лекарства и бытовую химию на своей фармацевтической фабрике. В частности, он выпускал кремы для обуви под названием «Гелиос». Когда мы открыли крышку крема, то обрадовались еще одной находке — половинке зубной щетки и кусочку тряпочки, которым человек, купивший эту банку крема, протирал свою обувь. И самое главное, эта баночка до сих пор пахнет очень натурально, как классный крем для обуви, только более чем вековой давности.
Под балкой одного старого домика в Замоскворечье мы нашли аккуратно завернутые во множество слоев ткани фотографии: девочки в старинных платьях, офицеры при крестах и погонах, мужчины в военной форме с саблями. Кладом для людей могут быть не только деньги и драгоценности, но и история в фотографиях».
«На том же чердаке было найдено еще одно лекарство — камфорная мазь. Флакончик оказался полным и не распакованным — каким-то образом он попал на чердак в составе мусора. Эту мазь зачем-то привезли в Москву из той части Российской империи, которая сейчас входит в состав Беларуси. Чуть позже мои друзья нашли в сети информацию об этой аптеке и ее владельце — его звали Берка Берман и он жил в городе Вилейка. Я написала письмо директору Вилейского краеведческого музея Надежде Викторовне и вот что она рассказала:
В начала десятых годов XX века в городе Вилейка — центре одноименной губернии — Берка (Борис) Берман с женой построили двухэтажный дом на улице Пилсудского. Берка оборудовал в доме фотоателье, которого в городе еще не было, и, пока он делал местным жителям портреты на венских стульях с книжкой в руках, его жена Гитель управляла аптекарским магазином за стеной. В этом магазине не готовили лекарства на заказ, а продавали уже готовые мази, чаи, мыло, кисель и прочие полезности.
Шло время, советская власть недолго пробыла в Вилейке в 1917 году, потом город отошел к Германии, затем — к Польше. Общественная жизнь била ключом, народ гулял, женился, праздновал, хоронил, катался на велосипедах. А Берка-папарацци это непрестанно фотографировал. В 1930-м приехал в город президент Польши Мосцицкий, Берка не растерялся и сделал его портрет. Один отпечаток отослал самому президенту, а один у себя в ателье повесил. Не знал он, что это обернется для него бедой. Когда в 1939 году в город вернулась советская власть, первым делом у него при обыске обнаружили этот портрет и медаль «3 мая», которой Берку в 1925 году наградили за вклад в общественную польскую жизнь. Это стало поводом для ареста, допросов и обвинения в сотрудничестве с вражеской полицией: будучи единственным фотографом в городе, Берка вызывался в свое время для съемки заключенных, а также научил фотографировать двоих полицейских.
И хотя все опрошенные соседи подтвердили, что Берка не занимался политикой, жил тихо-спокойно, снимал общественную жизнь, его признали виновным и как социально опасного элемента отправили в Темлаг в Мордовию на восемь лет. Там его следы потерялись, и дата смерти неизвестна. Есть версия, что после войны он был еще жив и уехал в Израиль. Жена и дети Берки не пострадали от советской власти, но были убиты во время фашистской оккупации. Как известно, фашисты преследовали евреев. Вот и Берманы не выжили».
Как возник интерес к поиску артефактов прошлого
«Четыре года назад подруга позвала меня на лекцию о краеведении, которую проводили Илья Боровиков и Александр Можаев, — рассказывает Анастасия. — Илья показывал найденные вещи и фрагменты вещей, которые легко могут стать экспонатом музея. Тогда я подумала, что если внимательно смотреть под ноги и вокруг, то такие вещи может легко обнаружить любой человек. Это и стало отправной точкой. Через год грянула реновация. Я понимала, что это приведет к исчезновению артефактов. Мы с друзьями-краеведами гуляли по Москве и заглядывали буквально в любую доступную ямку, стремясь отыскать любопытные артефакты. Так мы наполнили находками экспозицию краеведческого музея Даниловского района.
В это же время у меня перед окнами дома, буквально в десяти метрах, уже год копали яму для нового коллектора, и я побывала там. Невероятно, но я нашла небольшой дореволюционный флакончик Маросейской аптеки с двуглавым орлом. Представляете, вот так прямо под нашими ногами валяется история! Тогда эта мысль меня безумно вдохновила, а дальше — все как в тумане. Было похоже на квест в реальности: ты гуляешь по городу, вдруг заходишь в странное/хитрое/секретное место и выуживаешь из укромного уголка невероятную бутылочку или что-нибудь еще, вызывающее у тебя чувство восторга, оттого что ты прикоснулась к истории. Это изменило мою жизнь».
Алексей копается в земле и делает находки с самого детства: «Летом меня всегда отправляли на дачу к бабушке и деду — там я и начал делать свои первые находки. На даче мы постоянно ходили одними и теми же дорогами в магазин и на станцию. И я заметил, что регулярно в одном и том же месте нахожу двадцатикопеечные монеты — но какие-то странные, не похожие на еще ходившие тогда советские двадцатки. И дизайн другой: номинал в рамке, буквы «СССР» какие-то нелепые и огромные. А на некоторых вообще какой-то мужик щит держит. Появлялось это все на «берегу» вечной деревенской лужи после дождя. Покрутив в своей восьмилетней голове имеющуюся статистику находок, я позвал соседского дружка, и мы начали какими-то прутиками ковыряться в песке. Монеты полезли одна за одной, и все двугривенные до 1961 года выпуска. На наши радостные вопли: “А у меня сорок шестой!”, “А у меня тридцать восьмой!” из соседней калитки высунулась бабка поинтересоваться, что это за хулиганство такое новое. Мы ей показали “старинные деньги”, она рассмеялась и рассказала, как после реформы 1961 года эти двадцатки перестали ходить, поменять их не успели, так и стояла копилка — трехлитровая банка этих монет, пока через несколько лет сын не разбил ее случайно аккурат в этой вечной луже. Так зародилась моя любовь к раскопкам и поискам артефактов».
«Представьте — старый чердак. На нем лежит земля для теплоизоляции, сверху засыпанная керамзитом. Вы забираетесь на него, начинаете ковырять в углу. И тут из пыли показался край бумажки. Вы аккуратно извлекаете его и видите отлично сохранившуюся бумагу, на которой написано имя купца, что жил в этом доме с торговой лавкой, перечень продуктов в счете — и теперь вы знаете, какие продукты он продал 12 мая 1895 года общине соседней церкви: рис, просо, макароны. И вы понимаете, что машина времени — вот она!»
