Дисциплинировать и крестить

Кантонисты — ныне редко используемое слово, но именно оно обычно припоминается, когда речь заходит о судьбе еврейского населения Российской империи в николаевскую эпоху. В те далекие от нас времена оно ассоциировалось с колоннами мальчиков в залатанных одеждах, бредущих по раскисшим сибирским дорогам на восток — далеко от родимого дома, оставшегося в маленьком местечке где-нибудь в черте оседлости. В начале XIX века бремя рекрутчины, свалившееся на евреев, стало не только знаковым явлением, характеризующим отношение российской самодержавной власти к своим еврейским подданным, но и одним из ключевых факторов, спровоцировавших раскол в еврейском мире и изменивших саму структуру еврейского общества.

Дети-солдаты

Первые кантонистские, тогда еще именовавшиеся «гарнизонными», батальоны появились в Российской империи в годы правления Петра Великого. В XVIII веке в них определялись сыновья военных и дворян. Здесь они приобретали навыки несения военной службы и по достижении призывного возраста поступали в армию. 

Слово кантонисты (от нем. kantonist — рекрут) распространилось в России в годы правления Александра I, когда при ведомстве военных поселений, возглавляемых сподвижником императора графом Алексеем Аракчеевым, были организованы отделения, куда брали мальчиков-сирот и детей солдат. Однако при Николае I институт кантонистов стал отображением взглядов самодержца, желавшего сохранить и усилить существующую политическую систему. 

Еврейская община «Дор Ревии» вместе с партнером, сервисом Familio, запустила новый и очень важный проект, направленный на то, чтобы все еврейские семьи начали интересоваться родословной своей семьи и узнавали историю своих предков — конкурс «Москва еврейская». Подробности — на сайте общины и в социальных сетях

Армия при Николае стала одним из важнейших инструментов упорядочения общественной жизни в государстве, милитаризация общества достигла в те годы своего пика. Многие иностранные путешественники поражались тому, что в России не только армейские, но и государственные служащие должны были носить мундир и вести себя строго в соответствии со своим социальным статусом. Армия оказывалась не только опорой самодержавной власти, но и средством «дисциплинирования». При Николае I отправка на военную службу (сверх регулярных рекрутских наборов) становилась таким же способом наказания и исправления как, например, ссылка в Сибирь. Угроза попасть в солдаты висела над всеми социальными группами, считавшимися подозрительными или неблагонадежными: бродягами и беспаспортными, сыновьями сосланных дворян и осужденных польских революционеров. С 1827 года к этому списку присоединились и евреи.

Евреи оказались в пределах Российской империи лишь с конца XVIII века в результате трех разделов Польши. До этого их пребывание на территории православного государства считалось нежелательным, а порой (как при Елизавете Петровне) и просто запрещалось.  После включения в состав империи бывших польских земель, в которых евреи составляли значимую часть населения, их положение поначалу даже несколько улучшилось. Еврейские общины, управляемые кагалами, сохранили свою автономию и возможность управляться собственными законами, рожденными традицией иудаизма, одновременно на них распространилось и сословное устройство, вводимое Екатериной Великой. 

Евреи, относящиеся к сословию купцов, получили право свободно перемещаться по стране, мещане — избираться и избирать в структуры городского управления. Однако со временем внутри российской правящей элиты возник взгляд на евреев как на социальную группу, которая трудно поддается «цивилизующему» воздействию европейской культуры. Их стали воспринимать как «жестоковыйных» фанатиков, истово приверженных своей вере, не способных существовать в гармонии с христианским окружением. Из такого отношения вполне логично вытекало установление так называемой черты еврейской оседлости — выделение для поселения евреев лишь тех губерний в европейской части страны, где они издавна проживали. 

По мнению имперских элит, единственным способом справиться с обособленностью евреев и сделать их «полезной» частью общества могла стать культурная интеграция, а в идеале — обращение в христианство. При Александре I для решения этих задач использовались вполне миролюбивые средства: просвещение и приобщение к земледелию. Но при новом императоре, вступившем на престол в 1825 году, одной из первых мер в отношении еврейского населения стал указ 1827 года «Об обращении евреев к отправлению рекрутской повинности» и приложенный к нему «Устав рекрутской повинности и военной службы евреев». 

Согласно «Уставу» евреи подлежали рекрутскому набору на общих основаниях, но не с 18 лет, как христиане, а с 12. Верхним пределом был возраст в 25 лет. Если ребенок попадал в рекруты до исполнения 18 лет, его отправляли в те самые кантонистские батальоны, где он должен был получить соответствующую военную специальность: горниста или барабанщика, писаря или кашевара. Ответственность за проведение рекрутского набора возлагалась на «еврейские общества», то есть кагалы, а высший надзор должно было осуществлять губернское начальство. От набора в рекруты освобождались те категории евреев, которые, согласно мнению правительства, оказывались более полезны, чем другие: переселенные на землю; купцы; раввины; ученики высших и средних школ, предоставившие свидетельство об «отличном успехе и хорошем поведении»; ремесленные мастера и подмастерья, пока они продолжают обучение. Но таковые на момент принятия указа составляли небольшую долю от общего количества евреев, проживавших в черте оседлости.

Кого отдавать в рекруты?

По закону ответственность за набор рекрутов возлагалась на руководство еврейских общин — кагалы. Как институты еврейской общинной автономии, кагалы существовали в Восточной Европе со средних веков. До 1764 года они объединялись в более крупные образования — Ваады. Существовали так называемый «Ваад четырех земель», объединявший общины Польши, и «Литовский Ваад», решения которого распространялись на общины Литвы и Беларуси. Чтобы попасть в руководство кагала, требовалось соответствовать сразу нескольким критериям: иметь в роду почтенных предков, иметь постоянный высокий доход и быть признанным знатоком Торы. Таковых среди членов общин оказывалось немного, и к концу XVIII века кагальное руководство, которое изначально выбиралось всеми членами общины, превратилось в своего рода олигархическую структуру, власть в которой передавалась внутри узкого круга самых знатных, богатых и образованных. 

Естественно, что неожиданно свалившаяся ответственность за набор рекрутов ставила общинную элиту в весьма непростое положение. Отправка в армию означала не просто временное изменение условий жизни. Еврейские мужчины должны были оказаться в совершенно чуждой им социальной среде, со своими правилами, традициями и даже языком — русским, которого говорящие на идише евреи из черты оседлости не знали.  Иными словами, члены кагала должны были решать, кому подписывать буквально смертный для его еврейской идентичности приговор, поскольку еврей, покидавший общину, вероятнее всего, не мог бы в дальнейшем оставаться частью еврейского мира. 

Община, существовавшая за счет пожертвований своих членов, была заинтересована в том, чтобы в рекруты не попадали те, кто способен был принести ей какую-то пользу. Естественно, нельзя было отдавать и женатых мужчин, а формальное право на заключение брака еврейские юноши получали по достижении 13 лет, после прохождения обряда бар-мицвы. Этим обстоятельством и было вызвано прописанное в законе условие набирать рекрутов из евреев с 12 лет. В итоге почти две трети евреев, призванных в николаевскую армию, были моложе 18 лет.  

Как определить, что ребенку уже исполнилось 12 лет? Метрические книги в это период еще не велись, дни рождения евреи не отмечают. Следовательно, возраст рекрутов определялся «на глаз», или по показаниям свидетелей. С помощью взяток и лжесвидетельств можно было легко «убедить» офицеров из комиссии по отбору рекрутов, что восьмилетний или даже семилетний мальчик соответствует призывному возрасту. О количестве подобных злоупотреблений свидетельствует отчет врача киевского военного госпиталя, который в 1829 году так описывал причины высокого уровня смертности юных кантонистов:

«Из тысячи шестисот кантонистов, прибывших в 1828 году, половина прибыла из отдаленных районов. В их регистрационных листах значилось, что им по десять лет, однако судя по тому, что у них не выпали молочные зубы, им никак не могло быть больше восьми».

Как набрать рекрутов: похищения, подлоги и социальные конфликты

Чаще всего в кантонисты отдавали детей из бедных семей, безработных, сирот и бедняков, которые не имели влияния на руководство общины. Кагал делал все, чтобы в рекруты не попадали дети из состоятельных семей, приближенных к руководству кагала: их скрывали, уничтожали в рекрутских книгах записи о них или меняли документы таким образом, что бедные семьи всегда оказывались первыми в очереди, а зажиточные — последними. Это вело к росту социального напряжения и к таким проявлением недовольства, которое редко встречалось в еврейском мире в предыдущие эпохи. Случалось даже, что возмущенные матери малолетних рекрутов врывались в синагогу во время субботней молитвы, не давая достать свитки Торы для чтения и требуя справедливости от руководства общины. 

Вскоре в пределах черты оседлости возникла презираемая, но доходная профессия: «ловчики», или «хаперы» (от идишского глагола «хапн» – хватать, ловить). Их задачей было похищать маленьких детей или евреев, странствующих без паспорта. Группы хаперов, как правило из самих же евреев, перемещались вдоль больших дорог, хватая любого человека, встреченного на пути, искали беглецов в лесах, похищали детей прямо на улице. Они могли ворваться в жилище и насильно забрать своих жертв в рекрутский околоток, пользуясь защитой со стороны руководства общины, которая и оплачивала их «услуги». Похищенные таким образом дети, молодые мужчины и подростки, не обязательно в своей же общине, позволяли кагальной элите выполнять план по набору рекрутов. 

Судьба схваченных была незавидной. Сначала их собирали в общем помещении, где постепенно скапливалось два-три десятка насильно удерживаемых будущих кантонистов. Спустя неделю они представали перед воинской комиссией, которая выясняла их имя и возраст. Мальчиков брили и выдавали им военную форму, после чего их строили в колонны и отправляли в батальоны. Вот как описал сцену прощания в своих воспоминаниях отставной кантонист И. Ицкович, который сам попал в рекруты в возрасте семи лет:

«… Помню этот день. Весь город провожал нас. Рыдания, вопли; в воздухе стоял гул, кажется, от этих душу раздирающих криков земля дрожала. Отъехали 2-3 версты; был еще слышен плач родных».

Муштра, побои и зубрежка: служба и быт кантонистов

Кантонисты были вынуждены пешком проходить огромные расстояния, размещаясь на постой в неотапливаемых и тесных помещениях. Особенно тяжелым испытанием это было для детей, которые нередко гибли, не выдержав тягостей пути. Наиболее пронзительный текст о встреченных им по дороге в Вятку еврейских кантонистах оставил Александр Герцен. Он описал их так: 

«Привели малюток и построили в правильный фронт; это было одно из самых ужасных зрелищ, которые я видал, — бедные, бедные дети! Мальчики двенадцати, тринадцати лет еще кой-как держались, но малютки восьми, десяти лет… Ни одна черная кисть не вызовет такого ужаса на холст. Бледные, изнуренные, с испуганным видом, стояли они в неловких, толстых солдатских шинелях с стоячим воротником, обращая какой-то беспомощный, жалостный взгляд на гарнизонных солдат, грубо ровнявших их; белые губы, синие круги под глазами — показывали лихорадку или озноб. И эти больные дети без уходу, без ласки, обдуваемые ветром, который беспрепятственно дует с Ледовитого моря, шли в могилу».

По прибытии выживших распределяли по батальонам и назначали следить за ними «дядек» — кантонистов подросткового или старшего возраста. Отныне и на долгие годы распорядок их жизни был предопределен. 

Начинался новый день в шесть утра: нужно было убрать постель и отправляться на молитву, причем вероисповедание не принималось в расчет — на молитву должны были идти все. Согласно общевойсковому Уставу евреям было позволено иметь в армии собственные молельные комнаты и раввинов и исполнять все необходимые ритуалы, включая праздники, но кантонистских батальонов это не касалось. 

После молитвы кантонисты завтракали и начиналась отупляющая «учеба», значительную часть которой составляли зазубривание званий и имен начальствующих офицеров и строевое учение. После скудного обеда проходило обучение наукам: чтению, письму, арифметике. Все правила нужно было заучивать наизусть, и отвечавшие, только осваивающие русскую речь, зачастую просто не понимали смысла того, что произносили. Учились также и ремеслу, нередко довольно поверхностно: некоторые под конец своей кантонистской службы едва умели ставить заплаты.

Лучшим средством обучения в кантонистских батальонах признавалось битье. Об этом вспоминает отставной кантонист И. Ицкович:

«Командир батальона был подполковник Василий Васильевич Дьяконов; он был бог и царь. К битью у него сводилось все учение солдатское. И дядьки старались. Встаешь — бьют, учишься — бьют, обедаешь — бьют, спать ложишься — бьют. От такого житья у нас иногда умирало до 50 кантонистов в месяц…»

Как сохранить веру? Насильственное крещение кантонистов и реакция еврейской общины

Поступающий на военную службу еврей должен был приносить присягу, которую полагалось произносить на древнееврейском или идише. Офицеры, принимающие присягу, имели перед собой транслитерацию по-русски:

«Именем Ад-ная живаго, Всемогущаго и вечнаго Б-га Израиля, клянусь, что желаю и буду служить Русскому царю и Российскому Государству, куда и как назначено мне будет во все время службы, с полным повиновением военному Начальству, так же верно, как был бы обязан служить для защиты законов земли Израильской. <…> Но если, по слабости своей, или по чьему внушению, нарушу даваемую мной на верность военной службы присягу: то да падет проклятие вечное на мою душу и да постигнет вместе со мною все мое семейство. Аминь». 

Произнося присягу, рекрут должен был стоять перед текстом Торы, облаченный в молитвенное покрывало — талес. А после произнесения торжественных слов трубили в шофар.   

Однако в условиях кантонистских батальонов, без поддержки со стороны родственников и общины, сохранить верность традиции предков было крайне сложно. Тем более, что руководящее начальство всячески приветствовало переход в христианскую веру. В 1829 году Николай I повелел отделять рекрутов-евреев, которые пожелают перейти в православную веру, от тех, кто остался верен иудаизму, чтобы их желание христианизироваться не было подавлено осуждением соплеменников.

Особенное внимание уделялось кантонистам. Многие офицеры с помощью физического и психологического насилия принуждали кантонистов к крещению. У них отбирались захваченные из дома ритуальные предметы — тфилины, молитвенники и талесы, им запрещалось говорить на идише, а на обед, так же, как и кантонисты-христиане, они получали свинину. Нередко офицеры применяли физическое насилие. В источниках встречаются разные свидетельства этого рода, такие, например, как история об офицере, который заставлял подолгу находиться под водой кантонистов, которые не желали креститься. Неудивительно, что многие малолетние кантонисты не выдерживали напряжения и соглашались на обращение в христианство. За период правления Николая примерно половина рекрутов-евреев приняла крещение. 

Между тем с каждым годом количество обращенных уменьшалось. Если еще в 1830-е годы Николай, который требовал, чтобы ему лично предоставляли списки выкрестов, оставался доволен результатом, то к началу сороковых годов интенсивность крещения сократилась до сотни с лишним в год. Многие кантонисты, поступившие на службу в конце 1820-х годов, к этому времени уже перешли в армию, и те из них, кто сохранил верность традиции, получили право свободно исповедовать свою веру, посещать службы раввинов, находящихся на положении армейских капелланов, отмечать вместе с сослуживцами праздники, включая шабат. Многие из них в армии женились на женщинах из еврейских местечек, обзаводились детьми и хозяйством. Так постепенно за пределами черты оседлости стали складываться еврейские сообщества, хоть и находившиеся внутри армейских казарм, но отвечавшие всем признакам традиционной еврейской общины. Например, в Москве, помимо Глебовского подворья в Зарядье — единственного места, где евреи-купцы могли останавливаться на разрешенное им непродолжительное время и где были молельня и кошерная кухня, существовала в николаевские годы и так называемая Межевая синагога на Сретенке, содержащаяся за счет расквартированных в городе евреев-солдат.   

Сохраняя уверенность в значимости армейской службы для воспитания истинной нравственности, Николай в последние годы своего правления все меньше полагался на нее в вопросе «исправления» евреев. С 1840-х годов, со времени создания Комитета по преобразованию евреев под управлением графа П. Д. Киселева, правительство пытается возвратиться к методу, использовавшемуся в эпоху Александра I, — приобщать евреев к европейской культуре при помощи просвещения. С этой целью с 1843 года в империи создается целая сеть специальных школ, где еврейские мальчики должны были получить знание европейских языков, грамматики, арифметики и общих представлений о науках. Именно это направление становится основным и в эпоху правления Александра II, который одним из первых своих мероприятий в отношении еврейского населения издал в 1856 году постановление, отменяющее обязанность евреев отдавать детей в кантонистские батальоны, приравняв еврейских рекрутов и по призывному возрасту, и в других отношениях к христианскому населению.  Окончательно рекрутчина была отменена в 1874 году, когда российская армия перешла на призывную систему.   

Между тем рекрутчина, обозначенная в последующей еврейской традиции термином «гзэйра» — гонения, оказала весьма большое влияние на изменение характера самой еврейской жизни в черте оседлости. Былая еврейская солидарность оказалась поколеблена — члены общины, всегда готовые к преследованиям со стороны христиан, оказались бессильны перед несправедливостью со стороны тех, кто, казалось бы, должен был их защищать — руководителей кагалов и нанимаемых ими хаперов, которые также были соблюдающими иудеями. 

В результате падения авторитета кагальной верхушки выросло влияние не так давно появившейся новой еврейской элиты — хасидских цадиков. Являясь более духовными, нежели формальными лидерами, цадики, объединявшие все большее число последователей, играли роль заступников за несправедливо пострадавших от злоупотреблений официальных представителей кагала. Это обстоятельство имело важное значение для того, чтобы уже к середине XIX века большинство членов восточно-европейских общин стали приверженцами хасидского учения, позволив еврейскому традиционному миру еще длительное время успешно противостоять модернизационным тенденциям в этой части Европы. 

Материал написан совместно с научным сотрудником Музея истории евреев в России. При подготовки статьи использовались материалы: