Вещи вечные
Накрытый стол в лесу, уцелевший во время бомбежки; вазочка, которую удалось взять с собой в ночь побега из имения; печать прабабки и прадеда с инициалами на китайском языке — люди, которые хранят все эти вещи своих предков, рассказали Familio, какие удивительные истории скрываются за обычными предметами.
«Касаясь одной вещи, мы соединяемся с предками через века»
Яна Эге уже более двадцати лет изучает историю своей семьи, а с момента замужества — и семьи супруга. Для Яны очень важна не только зафиксированная в документах память о человеке, но и память, которая передается веками в вещах. Особенно дорожит Яна обручальным кольцом и серебряным подстаканником прадеда, печатью прадедушки и прабабушки из слоновой кости с инициалами на китайском языке.
«У моего прадеда по отцовской линии Александра Тимофеевича Левартовского были брат и сестра. Все трое родились на Украине. Мой прадед служил на железной дороге и таким образом попал в Маньчжурию. Больше он свою семью не увидел. Так случилось, что семьи брата и сестры оказались бездетными. Мой дедушка Николай Александрович — единственный сын и наследник своих родителей. Когда он умер, бабушка разделила все, что было ценным, между детьми. Моему папе досталось обручальное кольцо моего прадеда. Внутри кольца гравировка с днем заключения брака и имя моей прабабушки — Зося, именно так нежно звал ее прадед. Папа передал это кольцо мне, зная, как важна для меня память о предках. Для меня память о предках проявляется и тактильно: мне важно знать, что определенный человек регулярно касался вещи, которую я храню, что эта вещь помнит прикосновение его руки. Таким образом мы соединяемся с предками через века.
Второй предмет — это серебряный подстаканник, приз, полученный прадедом в 1921 году на соревнованиях по стрельбе. Отец часто говорил, что прадед пил много чая, растягивая это удовольствие, поэтому я полагаю, что рука его не раз касалась ручки подстаканника. Этот дорогой моему сердцу предмет проделал долгий путь. Состязания, о которых я упомянула выше, проходили в городе Харбин, где жила семья прадеда. В 1950-е годы мои близкие были вынуждены покинуть Китай, они были отправлены на освоение целинных земель в Казахстан. В конце 90-х мои родители вместе со мной переехали в Германию. Все эти перемещения подстаканник прадеда совершал вместе со своими владельцами. Вы думаете, что он отпущен на покой? Нет. Я унаследовала любовь к чаепитию от прадеда и частенько беру в руки именно этот подстаканник.
Есть еще одна занимательная вещица — маленькая металлическая коробочка. Ее стенки местами погнулись и проржавели, но не в коробочке суть, а в том, что она хранит: две небольшие печати из слоновой кости с китайскими иероглифами. Я показала их своей подруге-китаянке, и она раскрыла секрет — это инициалы прадеда и прабабушки. На печати прадеда нацарапана фамилия, а на печати прабабушки — роза и сердце. Предполагаю, постарался прадед, ведь он души не чаял в своей Зосе».
«Из вещей, которые семья деда взяла с собой в страшную ночь побега из имения, осталась вазочка»
Анна Филиппова бережно хранит вазочку, которой дорожила ее бабушка. По рассказам бабушки Анны, эта вазочка стояла при входе в дом в имении ее деда в Курской губернии.
«Во время Гражданской войны дед и его семья вынуждены были бежать из имения. Крестьяне, которые видели от своих господ только хорошее, решили их спасти и предупредили о том, что за ними должны прийти ночью. Из всех вещей, которые удалось взять с собой в ту страшную ночь, осталась только эта вазочка. Бабушка навсегда запомнила историю побега из имения и место, где стояла вазочка, но я не знаю подробностей об этом и о жизни в имении — не успела расспросить бабушку.
Я храню все, что удается сохранить. Не продаю и не выбрасываю. Это часть моей жизни. Я не вижу необходимости избавляться от памятных вещей. При переезде, когда не было возможности взять с собой все, оставляла самые яркие по эмоциональному восприятию вещи. А сейчас мы все время живем в одном городе, зачем что-то выбрасывать? Мы и мебель меняли только по мере того, как она приходила в негодность. А если бы было больше денег, реставрировали бы то, что осталось от прошлых поколений».
«Бабушка вспоминала, как этой скалкой раскатывала тесто ее мама»
Антонине Кутеповой от прабабушки досталась статуэтка Девы Марии, скалка и молоток для отбивных.
«Когда я была маленькой, я видела, как моя бабушка раскатывает этой скалкой тесто, как отбивает молотком мясо для роллады — блюда, которое готовила ее мама. Бабушка всегда вспоминала об этом, пользуясь молотком и скалкой. И теперь, глядя на эти вещи, я вспоминаю свой дом, детство, мою бабушку, которой уже нет в живых, — и становится тепло на душе. Эти вещи и статуэтка Девы Марии остались бабушке от родителей после Второй мировой войны. Эта статуэтка переходила из поколения в поколение долгие годы, и я не собираюсь прерывать традицию».
«Стол уцелел во время обстрелов и бомбежек, когда семья скрывалась в лесу»
Ольга Жигунова хранит ковганку (предмет кухонной утвари для измельчения чеснока) из липы, которую сделал ее прадед, церковный староста, и стол, который когда-то он купил за два пуда зерна. Семья Ольги до сих пор собирается за этим столом и пользуется ковганкой на кухне.
«Для меня ковганка — дорогая вещь, которая хранит энергетику рук прабабушки и прадедушки, — вещь, к которой они прикасались, колдуя над обедами для своей семьи. Теперь так же колдуют мои родители и я. А стол — настоящий символ живучести нашего рода. Он уцелел вместе с семьей во время обстрелов, бомбежек и форсирования Днепра, был спрятан некоторое время в лесу и вернулся домой.
Во время войны правый берег Днепра был занят немцами. Села на тех участках, где пытались наладить переправу, обстреливались советской артиллерией. Люди вынуждены были бежать в лес от обстрелов и в минуты затишья возвращались в свои дома, чтобы забрать то, что можно увести или унести: скот, инструменты, мебель, ценные вещи, теплую одежду. Никто не знал, как долго придется жить в лесу, поэтому рыли землянки, строили шалаши — обустраивали быт. Стол как ценную вещь тоже забрали.
Когда советская армия стала наступать, началась бомбежка — никто не думал о мирных жителях, и лагерь попал под артобстрел. Было время обеда, но людям пришлось убегать дальше в лес. Когда все затихло, вернулись забрать то, что осталось. Чьи-то шалаши и землянки были разрушены полностью, чьи-то пострадали меньше. Наш стол так и стоял — накрытый к обеду и слегка присыпанный землей. Думаю, это выглядело странно: нетронутый накрытый стол в лесу, когда кругом все рушится.
С той войны не все родственники вернулись, но стол удалось сохранить, и за ним снова собрался весь род — несколько семей. Тогда им пришлось собрать все ресурсы и силы, чтобы восстановиться, но они справились, поддерживая друг друга. И глядя на этот стол, за которым мои предки собирались на протяжении многих десятилетий, я думаю о том, что мы все рядом, а тех, кого уже с нами нет, храним в своих сердцах, а значит, они живы».
«Надпись на рамке для фото помогла мне узнать, как встретились мои прабабушка и прадедушка»
Любовь Тен выросла среди старинных вещей — у ее бабушки их было много. Но особенно девочке нравилась резная рамка ручной работы с портретом бабушки. До сих пор она висит на стене в квартире, где выросла Любовь, — за этой вещью скрывается удивительная история.
«В советские годы бабушка редко кому в руки давала эту рамку, а от всех моих вопросов только отмахивалась. Если бы я тогда знала, как сложно восстанавливать семейную историю, наверное, замучила бы бабушку расспросами. Уже после смерти бабушки эта самодельная рамка стала последним кусочком пазла, который долго не сходился: я не знала, как познакомились прабабушка и прадедушка. Они были из очень разных семейств: Левашовы — военные, старый дворянский род из Тамбовской губернии; Маттиссены — разночинцы из рижских шведов.
Я знала, что на обороте рамки есть подпись: «Наташе Левашовой, работа раненых, лазарет №7 при Крест-банке». Это имя моей прабабушки, она была сестрой милосердия в лазарете во время Первой мировой. Выпускница пансиона благородных девиц, дочь дворянина, полковника артиллерии, она не хотела и не могла оставаться в стороне от страданий раненых, — тем более, что ее отец находился на фронте и от него не было никаких вестей.
По-настоящему начать работать получилось не сразу, несмотря на отличные оценки на курсах при больнице и нехватку квалифицированных рук: к девушкам в медицине тогда относились не слишком серьезно. Но решительная Наталья Левашова хотела не просто помогать страждущим, а стать настоящим доктором.
Я часто рассматривала эту рамку — подарок от раненых — и не могла понять, что такое «Крест-банк». Оказалось, это Крестьянский поземельный банк, который организовал лазареты по всей стране, помогал раненым и беженцам при помощи собственных средств и Всероссийского Земского союза — общественной организации под патронатом князя Львова.
Надпись на рамке и фотография молодых прабабушки и прадедушки в ней помогла мне в поисках на форуме: участники опознали форму Земского союза, в которую одета прабабушка. Без них я бы не смогла связать одно с другим. А так все сошлось, и я поняла, где случилась встреча моих предков.
Моего прадеда Александра Евгеньевича Маттиссена в действующую армию не взяли из-за плохого зрения. Но приносить пользу он очень хотел, вот и пошел в «земские гусары» — как называли земских общественников злые на язык военные. Несмотря на плохое зрение, самое важное Александр Маттиссен разглядел: красивую, умную, смелую и целеустремленную Наташу, ее очень ценили доктора, обожали пациенты. Когда она заболела тифом, Александр решительно заявил родным: он выходит Наташу, будет за ней ухаживать, пока она не выздоровеет. Упрямый и влюбленный, он сдержал свое обещание, несмотря на недовольство родных, которые опасались за его здоровье. Когда Наташа окрепла, он сделал ей предложение и получил в ответ заветное «да».
Казалось бы, с замужеством мечта Натальи стать доктором должна была остаться в прошлом — в те времена замужние женщины не строили карьеру в медицине. Но никто не был в силах помешать Наталье в стремлении к мечте. Даже революция. Наталья Александровна Левашова получила диплом врача — она была одним из докторов первого послереволюционного, так называемого «красного» выпуска. Работала детским доктором, лечила инфекции, потом пришла работать в туберкулезный диспансер, со временем стала ведущим детским фтизиатром. К ней в Саратов присылали детей со всего Союза. Даже во время Второй мировой войны диспансер не прекращал работать, в санаториях лечили взрослых и детей с тяжелой, в том числе костной формой туберкулеза. Пока муж Натальи в Заполярье работал на фронте метеорологом, у нее в саратовском тылу был свой фронт, на котором она вела непрекращающиеся бои с болезнью — спасала сотни жизней».
