«Мой сын концентрирует все лучшее, что было в семье»
Алексей Бегак, ведущий программы «Правила жизни» на телеканале «Россия К», рассказал Familio.media о своих предках — танцовщиках и художниках, о громких фамилиях в роду и о том, чем можно вызвать у человека интерес к семейной истории.
— Алексей, ваши родители — артисты балета в главном театре страны, Большом театре. Как случилось, что вы стали художником и дизайнером?
— Артисты балета — это рабочие лошади, которые пашут с утра до вечера. Это далеко не богемная, красивая светская жизнь, это каторга. Зарплата артиста балета в советское время начиналась с 90 рублей, со временем могла дойти до 150 рублей — даже если танцуешь главные партии. На эти деньги жить было абсолютно невозможно. И я все это знал и видел.
Мой папа и его брат-близнец Александр в хореографическое училище пришли не потому, что хотели быть ближе к миру искусства. Они росли в послевоенное время, кругом шпана, неизменно вовлекавшая детей в свою компанию. Чтобы избежать этого, отец взял их за шкирку и привел в хореографическое училище. Они оба были высокого роста, красавцы со всеми необходимыми данными для балета, и их сразу приняли.
Мой дед отвел туда детей еще и потому, что их мать, его жена, в молодости танцевала. Но танцовщицей она была до тех пор, пока не родила детей и не погрузилась в домашние хлопоты, стирку, готовку и преодоление всех довоенных, военных и послевоенных трудностей.
Моя мама Ирина Левитина иначе попала в балет: ее приемная мать Суламифь Мессерер (вторая жена ее отца) была балериной, обладательницей Сталинской премии и народной артисткой СССР. Она просто взяла и отвела девочку в хореографическое училище. У моей мамы были очень хорошие данные и большая работоспособность, она умела пахать с раннего, не очень счастливого детства.
Эти две ниточки соединились в Большом театре: мои родители познакомились, полюбили друг друга и в результате родился я.
Мой папа Дмитрий Бегак был не просто танцовщиком, он был солистом Большого театра, танцевал с Ольгой Лепешинской, Галиной Улановой, Майей Плисецкой. Он был первым исполнителем Спартака и в постановке Якобсона, и в постановке Моисеева. Он был всегда в первых рядах, но это была такая же трудная работа, как у артистов кордебалета. Никакого особого шоколада и шампанского никто не видел. К тому же жизнь артиста балета заканчиваются в сорок лет — двадцать лет карьеры, и все.
Моя мама проработала в театре на пять лет дольше, чем положено балерине. Она была на хорошем счету — очень надежная, дисциплинированная и техничная танцовщица, хотя и не исполнявшая первых партий. Она отказалась от этого еще в молодости, потому что ее стали упрекать в протекции со стороны Мессереров, и как гордая девушка она осталась работать только в кордебалете. Ее постоянно брали на гастроли, так как она была в прекрасной форме, была мастером своего дела.
В отличие от родителей, к танцам я был равнодушен и с самого раннего детства рисовал. Совсем недавно я пересматривал случайно сохранившуюся папку моих детских рисунков — там есть те, что я нарисовал в 1 год и 11 месяцев. Когда мне исполнилось шесть лет, мои родители поинтересовались, хочу ли я пойти по их стопам и стать артистом балета. Я выдал свое большое жирное «нет» и заявил, что хочу только рисовать. С тех пор они больше вопросов не задавали и поддерживали мое рисование — папа очень активно. Они много ездили по всему миру с гастролями Большого театра и привозили мне альбомы по искусству, которые у нас нельзя было не купить, поэтому я с самого раннего детства, хоть и в типографском исполнении, видел, что делали художники во всем мире.
— Вы упомянули про протекцию знаменитых Мессереров. Внутри вашей семьи обсуждалось, кто ваши родственники, рассказывались истории про предков?
— Этого было очень мало. Мессереры не были нам родственниками по крови, просто так случилось: Суламифь — вторая жена маминого папы. В этом смысле и Плисецкая мне тетя.
Знаю, что мой дед Григорий Левитин был сорвиголова и гонял на мотоцикле. Его знаменитый аттракцион в парке Горького назывался «Гонки по вертикали» или «Бесстрашный рейс» — абсолютно сумасшедший мужик, отличавшийся от всех остальных Левитиных. Больше никаких особенных знаний про дальних родственников у меня не было, и мы особенно это не обсуждали. Наша семья не пострадала от советской власти. Были увольнения во время борьбы с космополитизмом. Но тюремных сроков или расстрелов не было. Конечно, в советских семьях почти никогда не разговаривали о предках, чтобы нечаянно не узнать то, что не нужно знать, и не получить десять лет без права переписки. Но у нас просто это было не заведено, и все.
Правда, не так давно мне достались мемуарные записи моей мамы и моего папы — я просил их записать то, что они помнят из своего прошлого. Последние десять лет папа старался вести настоящий дневник по дням. В этих дневниках они описывают разные события своей жизни, но все ограничивается двадцатым веком. А что было в девятнадцатом — вообще неизвестно…
Я понимаю, что неплохо было бы знать свою историю, но все же скажу, что меня по-прежнему недостаточно сильно беспокоят поиски родословной. Мой сын тоже ни разу не проявил особого интереса к предкам, а ведь у него они очень интересные! Ветвь его мамы, моей первой жены, художницы Дарьи Семеновой, впечатляющая. Она была дочерью Екатерины Михалковой, а та — дочерью Натальи Кончаловской. Отцом Натальи был Петр Петрович Кончаловский, зять Сурикова. И все это — история моего сына, которая его пока не очень занимает. Как и моя меня. Не знаю, почему, — так вышло.
— Думали ли вы когда-нибудь о том, почему стали рисовать, а не танцевать? Или почему у вас такая фамилия?
— Конечно, думал. Мой дед, папин отец, очень хорошо рисовал. Он не был художником, был помощником режиссера в Камерном театре Таирова. Он и передал нам фамилию Бегак. Это одесская семья выкрестов, принявших православие в XIX веке, — иначе там было не жить, карьеры бы не случилось. Кто еще в семье рисовал — не знаю, но доподлинно известно, что в этой семье интеллигентов все плохо было с коммерцией и деньгами. Все были поэтическими раздолбаями, несколько инфантильными, увлекающимися и влюбчивыми.
Бегак — фамилия если не уникальная, то очень редкая. Была смешная история. Как-то в Нью-Йорке я решил поискать Бегаков. В телефонных будках там раньше лежали толстые желтые справочники. Нашел двоих: одна — Белла Бегак, еврейская фамилия, а под ней — Али Бегак.
Я пытался выяснить этимологию фамилии, забивал в гугле, но ничего не нашел. В общем, знаю только, что Бегак — это еврейская семья из Одессы. Мама моего папы по фамилии Назарова — абсолютно русская, тоже была хорошей танцовщицей. По материнской линии Левитины — еврейская семья из Восточной Белоруссии. Я пытался найти запись о рождении моего деда в 1909 году, но ничего не сохранилось. Мама моей мамы носила фамилию Кляйдер — это немецкая кровь, оттуда дисциплина, и моя тоже, кстати. Она мне даже мешает — сбросил бы часть с удовольствием. Вот такой у меня получился замес, если говорить о национальном вопросе.
Иногда я гляжу на моего сына, в котором есть часть меня и часть его матери, и поражаюсь: каким образом природа так обостряет достоинства предыдущих поколений, что создает концентрат из всего лучшего, что было в течение многих лет. На своего сына я давно смотрю снизу вверх.
Для меня абсолютно очевидно, что природная данность имеет первостепенное значение. Это не главное, но самое первое, что есть в человеке изначально, а сверху уже нарастает все приобретенное.
— Правда ли, что именно сын резко развернул вашу судьбу и привел на телевидение?
— Да. Раньше он работал в телевизионной компании — начинал мальчишкой на побегушках, постепенно поднимаясь на уровень администратора, а потом и директора. 11 лет назад мне предложили стать ведущим проекта «С новым домом!» — искали человека, который разбирается в дизайне и в изобразительном искусстве. Мне сказали, что ищут такого человека, как я.
Я очень благодарен этому времени. Это предложение помогло мне справиться с непростыми ситуациями, которые возникли в моей личной жизни, и наполнило новым смыслом всю мою жизнь. Людям нужны подпорки. Все мы, к сожалению, слабые, нам все время нужны лайки, востребованность, отражение себя в других. Очень мало людей, которым достаточно компании самих себя. Это высший пилотаж, к этому надо стремиться, но мало у кого это получается.
